2. В воспитательном отношении. С первых же шагов по прибытии в столицу офицером я понял, что ни познания, ли личные служебные достоинства, ни действительные заслуги не имеют ровно никакого значения в глазах сильных мира сего, засевших во всех командных высотах, если за просителем нет сильной руки. Когда я стал приходить в отчаяние от моих мытарств с поступлением в академию, то один из старых случайных доброжелателей мне в утешение сказал: «не вы один мучаетесь, а все одинаково терпим тоже. Смотрят здесь не на вас лично или на ваши достоинства, а на того, кто вас поддерживает или кто за вас просит». Словом, я убедился скоро в могуществе протекции, благодаря которой можно всего добиться, а без нее – прийти в отчаянье и утерять веру в свои силы и справедливость.

Целый ряд благоприятных сцеплений обстоятельств и случайная встреча с превосходными людьми решительно не допустили меня обратиться в пессимиста и, бросив все, вернуться назад в свою часть, как это ежегодно делало огромное число жаждущих высшего образования и карьеры в столице. Мне все-таки кажется, что я не представлял собою особого исключения, а потому и не приписывал мои удачи личным своим достоинствам. Считая себя заурядным юношей, так как многие мои сверстники и товарищи в моих собственных глазах были, безусловно, лучше меня, успех в моих усилиях я приписывал удачной встрече с настоящими хорошими людьми в столице, где их не только не меньше, но неизмеримо больше, чем в провинции. Они лишь теряются в общей туманной и серой атмосфере сухой бюрократической жизни государственного центра. Словом, под гнетом всех моих маленьких жизненных неудач я, к моему счастью, остался оптимистом и не потерял веры в людей вообще.

Общение с представителями других сфер столицы указало мне резко на мои личные и крупные недостатки как в образовании, так и в воспитании. Это заставило меня серьезно обратить на себя внимание и твердо взять[себя] в руки. Что простительно было когда-то подростку-юнкеру, то теперь нетерпимо было в лице офицера, живущего самостоятельно и несущего полную ответственность за все свои поступки.

Перебирая в уме все пережитое за эти истекшие 2 ½ года жизни в столице и пребывания в Инженерной академии, я приобрел в отношении воспитания то, чего мне, конечно, недоставало раньше, и отвык от многих дурных привычек. Но в тоже время я широко открыл глаза на многое: и потеряли свою прелесть, потускнели многие из моих идеалов и мечтаний. Сухая черствая жизненная действительность отшлифовала и меня с разных сторон, заставив быть более сдержанным и скромным, чтобы не вкусить насмешек и горького разочарования.

Возвращался я теперь опять в строевые ряды армии совершенно не тем мечтателем-юношей, каким из строя помчался в столицу в поисках высшего образования. Высшие представители власти в государстве после всего, что я о них узнал и даже сам видел, потускнели и потеряли свой мистически-религиозный характер. Действительные заправилы фактической власти, на которых мы из своего далека взирали как на носителей строгой истины и законности оказывались очень далекими от тех достоинств, какие им приписывали: это просто были люди, живущие прежде всего своими личными интересами, ловко лавируя между действительными нуждами своего ведомства и государственными потребностями, с одной стороны, и желаниями угодить сильным и выше себя стоящим. Поразило меня и то, как часто люди, стоящие очень близко к императорской семье, дурно говорили про ее членов, не делая исключений и мало стесняясь тем, что рассказанное пойдет дальше. Протекционизм и взятка в разных учреждениях действительно были сильно развиты, о чем можно было узнать из многочисленных повседневных фактов.

После убийства Александра II меры правительства, принятые для предотвращения внутренних беспорядков, принимали иногда характер тягостный для жизни обывателей.

По инициативе одного из старших великих князей в среде офицеров гвардии и Петербургского гарнизона организовалась «Священная лига»[117], в члены которой приглашались лица (кажется, обоего пола) по особому выбору. Задачи этой организации – следить за настроением как в войсках, так и в населении столицы. Члены «Св. лиги» вели себя очень резко и задорно, не скрывая своего звания; придирались (особенно в нетрезвом состоянии) к публике на общественных гуляниях и собраниях, широко тратили выделенные им деньги, пользуясь ими для своих личных надобностей. Скоро «Священная лига» стала ненавистной, а скандалами своих членов вызвала и у заправил желание ликвидировать это учреждение, соединив его основной кадр с жандармским надзором. Но столкновение офицерского общества с отдельными личностями этого учреждения сделало свое дело: между офицерами в гарнизоне столицы установились значительно более холодные и подозрительные отношения.

Михаил Иванович Драгомиров

Турецкая война, обнажившая многие язвы и отсталость в снаряжении и обучении нашей армии, побудила всех честных и любящих Россию высших военных и государственных деятелей стремиться к коренным реформам. Но, по старой заскорузлой традиции, все вопросы проходили через многочисленные и многоярусные комиссии с прежней медлительностью, очень долго не принимая никакого определенно нового характера. Все обучение в войсках даже гвардии шло по строго выработанному со времен фридриховских трафарету. Внешняя муштра с ружьем, церемониальный марш, торжественные разводы и лагерь с давно заученной формы маневрами.

Выдающиеся отдельные начальники военных округов (Драгомиров[118], Скобелев и др.) по собственной инициативе обучали войска в духе современных требований, вызывая этим неудовольствие против себя в центре. Замечательно, что потребность в реформах и переход от фридриховских методов муштры к разумному обучению и боевому воспитанию войск, гораздо активнее и сознательнее принималось в низах армии, чем в ее центре, в столице, где с этим делом совершенно не торопились. Повеяло от главы государства определенным желанием ни с кем не воевать, и этого было довольно, чтобы на армию в государстве перестали смотреть главные фактические держатели власти как на важнейший фактор в жизни страны, у которой вечные враги со всех сторон.

Военный министр Петр Семенович Банковский[119], пользуясь полным доверием Александра III, стремился в хозяйственном управлении к величайшей экономии. Были упразднены разнообразные формы частей войск (которыми полки очень дорожили, по традиции), и введено однообразное черное, очень скромное обмундирование. Особенно тягостно сказалась эта реформа в полках кавалерии, откуда массами ушли офицеры, служившие по фамильным традициям и дорожившие] формой своей части. Монотонная и неинтересная жизнь в армии, где никаких в будущем задач боевых не ставилось, сделали мало-помалу и службу военную неинтересной. Способные и состоятельные юноши ее избегали, совершенно не стремясь более к офицерской карьере.

На всех окраинах строго