меня, внимательно осматривая мое тело, как если бы он был торговцем антиквариатом, а я — семисотлетней вазой. Большой синяк на моем бедре был темно-фиолетового цвета с желтовато-зеленой окантовкой. И когда глаза Вика остановились этом на месте, выражение его лица потускнело. Я поймала себя на том, что прикрываю синяк рукой в слабой попытке успокоить его. Это действительно выглядело хуже, чем было на самом деле. После мгновения плотной, удушающей тишины, окутывающей нас, он выпрямился, взял меня за локоть и повел в душ, оставаясь там, пока я не стала под струю, окутывая свое тело расслабляющим теплом.

Его голос звучал устало, когда он сказал:

— Не торопись, но держи дверь открытой. Если я тебе понадоблюсь, просто позови. Я вернусь через несколько минут с едой. — Со своего места в душе я наблюдала, как он колеблется у двери. Слова звучали так, словно застряли у него в горле. — Знание, где ты была, с кем ты была, сводило меня с ума. — Следующие слова произвели на меня такой же эффект. — Я бы снес стены голыми руками. Изуродовал бы, искалечил бы и убил. Ради тебя я бы начал войну. — Он поднял руку и легонько постучал костяшками пальцев по дверному косяку, отказываясь оглядываться. — Сделал бы все, чтобы привести тебя домой в целости и сохранности.

У меня участилось сердцебиение. Моя грудь одномоментно смягчилась, а затем болезненно сжалась.

А потом я осталась одна.

Тогда, и только тогда, я повернулась и подставила лицо под струю, позволив ей смыть слезы, которые требовали освобождения.

 

 

Как и обещал, он ждал меня, когда я вышла. Приняв душ и освежившись, я долго смотрела на него из открытого дверного проема, прежде чем войти в свою комнату и осторожно приблизиться.

На моем туалетном столике стоял поднос с двумя бутербродами, нарезанным яблоком, бутылкой воды и банкой газировки. У меня громко заурчало в животе, и краем глаза я увидела, как взгляд Вика метнулся ко мне. Зная, что это его успокоит, я подошла к подносу и взяла бутерброд. Откусила кусочек, и в тот момент, когда я поняла, что это было, еда превратилась в пепел во рту.

Это было арахисовое масло и желе. Тот самый бутерброд, который Роам приготовил на моей кухне в тот день, когда забрал меня из безопасности моего дома.

Я сразу же решила, что возненавижу это сочетание навсегда.

Мой желудок скрутило, когда я отложила бутерброд и потянулась за ломтиком яблока. Оно было сладким и хрустящим, и через мгновение я обнаружила, что проголодалась, съев все ломтики в рекордно короткие сроки. Я открыла бутылку с водой, отхлебнула из нее, затем случайно взглянула на Вика.

Он пристально смотрел на мой живот, заставляя его сжаться.

Прощупывая почву, я начала с вопроса:

— Насколько ты зол?

Скрестив руки на груди, Вик коротко ответил:

— А ты как думаешь?

Итак, я вытащила большие пушки, говоря как можно спокойнее.

— Ты расстроен из-за меня, и это нормально, даже оправдано, но я хотела бы напомнить тебе, что два дня назад меня забрал из дома психопат с бешеным стояком на тебя, и я ни разу не винила тебя и не буду, потому что, хотя ты был технической причиной, я знаю, что это была не твоя вина. Так что, если ты думаешь, что можешь уделить мне секунду, я постараюсь объясниться как можно лучше.

Что ж, это сработало.

Я покорно взглянула на него из-под ресниц и увидела, как он проигрывает борьбу, его руки опустились по бокам. Мы стояли и смотрели друг на друга с разной степенью извинения и сожаления.

Мой вздох был усталым. Я оперлась задницей о край комода и пожала плечами.

— Это не было запланировано. Я имею в виду, ты это знаешь. Ты был там. — Я выждала секунду. — Я собиралась сказать тебе.

— Когда? — он вступил в диалог. — Когда ты собиралась мне сказать?

Мое сердце сжалось, но, по крайней мере, я была откровенна.

— Я не знаю.

— Ты не знаешь? — Вик рассмеялся прерывистым смехом. — Она не знает.

— Я испугалась, Вик, — был мой слабый ответ.

Он выглядел обиженным.

— Ты испугалась? Меня?

Это было все, что я могла вынести. Я огрызнулась:

— Ну, твоя реакция не совсем положительная.

— А что ты ожидала? — прогремел он. — Что ты беременна, мне пришлось узнать, от того мудака, который держал мой член крепко сжатым. Того самого парня, который сжег дом, превратив гребаного священника в корейское барбекю. Так что подай на меня в суд, если мне не нравится мысль о психе, который украл тебя у меня, зная раньше меня, что ты беременна. Сколько еще людей знает, Нас? Ты случайно не сказала почтальону? Мне бы не хотелось, чтобы он чувствовал себя обделенным.

Вообще-то, я никому не говорила. Даже Аника узнала об этом не от меня. Но… О нет. Все шло не очень хорошо.

Я выдохнула почти в отчаянии:

— Можешь ли ты перестать кричать на меня на минутку, чтобы я могла объяснить?

Вик выглядел так, словно буквально прикусил язык, когда глубоко вдохнул, медленно выдохнул, а затем резко кивнул мне.

Хорошо. Замечательно.

Что теперь?

Я полагаю, что в подобных случаях честность всегда была лучшей политикой. Итак, я не говорила ничего, кроме правды.

Уставшая, утомленная и с глубокой грустью, поселившейся в моем сердце, я закатила глаза и горько произнесла:

— Мы трахались с ненавистью и не планировали детей, и ты не можешь понять, почему я не сказала тебе? — Я провела рукой по лицу, слегка покачала головой и призналась: — Я сожалею о том, как это произошло, но я не сожалею о результате, Вик. Я хочу этого ребенка и знаю, что ты злишься на меня, но я рада, что он твой. — Когда его лицо немного смягчилось, я призналась: — Никогда не было никого другого. Это всегда был ты. Если бы у меня были дети, они были бы твоими. Я знала это с тех пор, как мы были детьми. А если…— О Боже. — Если…— Мое горло сжалось. — Если бы ты сказал мне, что не хочешь этого ребенка… — прохрипела я, — это меня бы убило. — Мои губы дрожали. — Я бы просто умерла. И это была реальная возможность. Поэтому я