Мои ноги коснулись площадки лестницы.

— Почему?

— Я переезжаю, — заявил он, не оставляя места для возражений, и мое сердце забилось быстрее, потому что, какого черта? — И, клянусь Богом, Нас. Не начинай. Если ты думаешь, что я упущу хоть секунду из жизни моего ребенка, ты сошла с ума. — О Боже. Этого не происходило. — Я буду спать в другой комнате, если ты действительно этого хочешь. — Таким он и был, черт возьми. — Но я разъясняю. Единственное место, где я хочу спать, это рядом с тобой. Так что, если хочешь сразиться со мной, сражайся, но я должен тебя предупредить. Я планирую победить… — Он повернулся, чтобы бросить на меня свирепый взгляд, но в тот момент, когда увидел, что мое страдание разъедает меня изнутри, все его поведение изменилось, стало каким-то образом мягче. Его жесткие плечи расслабились, а тон стал теплым. — Малыш? Слезы? Почему? Что тут происходит?

Я плакала?

Ах, дерьмо. Я плакала.

— Ты вернулся, — выдавила я пронзительные слова, когда рыдание сотрясло меня целиком, но я была слишком тронута, чтобы смутиться из-за слышимой заминки, которая оставила меня.

А Вик опустил лицо, глубоко вздохнул, медленно выдохнул. Когда он поднял голову, его неподвижность исчезла. Он сделал несколько шагов ко мне и всмотрелся в мое лицо, прежде чем взять подол своей футболки и поднять ее к моему лицу, чтобы вытереть мои слезы.

— Куда мне еще пойти? А? — произнес он так, словно не убивал меня медленно своей сладостью. — Нет другого места, где я предпочел бы быть.

Боже мой. Ему нужно было остановиться.

Это было слишком.

Я изо всех сил пыталась дышать, испытывая отчаянную потребность в освобождении, и когда мои губы задрожали, я быстро заморгала, когда руки Вика легли на мои бедра, чтобы поддержать меня. Его брови нахмурились, когда я покачала головой, не в силах сказать все, что хотела сказать прямо сейчас, и, как будто он знал, что мне это нужно, его руки скользнули вокруг моего тела, к моей спине, и он притянул меня ближе, к теплому барьеру его тела. У меня перехватило дыхание, и я содрогнулась, когда прижалась лбом к его плечу и закрыла глаза.

Вик легонько покачал меня, поглаживая одной рукой спину, как будто я была ребенком, и плотина прорвалась.

— Я так сильно тебя люблю. — Мое дыхание сбилось, когда я изо всех сил пыталась произнести слова.

— Хорошо, — фыркнул он, — потому что ты — серьезная заноза в моей заднице. Это отчасти компенсирует этот факт.

Я не хотела смеяться, но это было забавно, так что я сделала это, спокойно игнорируя то, как я фыркнула ему в плечо. Но смех прошел так же быстро, как и появился.

Я чувствовала себя ужасно.

— Прости, Вик. Я знаю, что ты не планировал этого…

Но он оборвал меня, сурово нахмурив брови.

— Ты издеваешься, что ли? Это всегда было планом. Конечно, это произошло несколько неожиданно, но, — подчеркнул он, — это всегда был план. — То, что он сказал дальше, заставило мое сердце бешено забиться в груди. — Я надеялся, что мы сначала поженимся, но это больше в нашем стиле, тебе не кажется? — Его губы дразняще приподнялись в уголках. — Дикий. Безответственный. Безрассудный.

Но я все еще застряла на том, что он сказал.

Вопрос вышел циничным.

— Ты хочешь жениться на мне?

Он посмотрел на меня так, будто я сошла с ума.

— В конце концов, да.

Он сказал это так, как будто это не имело большого значения. Как будто он только что не потряс весь мой мир своим признанием.

— Но… — Каждый вдох обжигал мои легкие. — Но… — Я была в беспорядке, когда тяжело сглотнула и сказала: — Но ты даже никогда не говорил, что любишь меня.

Вик нахмурился. Он нахмурился.

— О чем ты говоришь? Конечно, говорил.

Эм-м-м. Нет.

Не говорил.

Я покачала головой.

— Ты этого не делал.

— Действительно? — скучающим тоном спросил он. — Ты уверена?

Я могла бы ударить его. Я сказала сквозь стиснутые зубы:

— Я уверена.

И тот придурок, от которого у меня был ребенок? Он сказал:

— Может быть, эти слова не так уж много значат для меня, Нас. Я человек действия. — А? Прошу прощения? — Так что, может быть, ты просто недостаточно внимательно искала.

О чем он говорил? Я была так близка к тому, чтобы сойти с ума.

С непревзойденной нежностью он потянулся, чтобы заправить выбившуюся прядь волос мне за ухо, сосредоточившись на месте теплым взглядом и мягким сердцем, а затем начал перечислять вещи.

— Бужу тебя тихим шепотом поцелуев. Приношу тебе кофе каждое проклятое утро, независимо от того, говоришь ты со мной или нет. Заставляю тебя смеяться, пока ты не фыркнешь, просто чтобы я мог смотреть, как ты улыбаешься. Еду сорок минут в неправильном направлении, чтобы убедиться, что моя девочка получит китайскую еду, которую она так жаждала, потому что я кормлю свою женщину. — У него поднялись брови. У меня тоже разболелось сердце. — Держу тампоны в бардачке. Убеждаюсь, что ты вернешься домой в целости и сохранности, а потом возвращаюсь к себе, даже если это разбивает мое гребаное сердце, потому что ты слишком напугана, чтобы просить меня остаться. — Как он узнал? — Говорю тебе, как красиво ты выглядишь, и подразумеваю это, потому что, детка, никто никогда, кроме тебя, не мог заставить меня замолчать невинным взглядом. — Мое сердце было так переполнено, что оно должно было разорваться. — Просыпаюсь посреди ночи, чтобы найти тебя рядом с собой, и считаю, что мне повезло, что это потрясающее создание хочет такого мудака, как я.

О боже.

Вик слегка хмыкнул.

— И ты не знаешь, люблю ли я тебя? Детка… были ли когда-нибудь сомнения?

О, Боже.

Были ли когда-нибудь сомнения?

Мое сердце забилось, в горле стал ком, когда он, наконец, безоговорочно произнес:

— Я люблю тебя больше, чем когда-либо находил способ выразить словами.

Ой.

О, нет.

О, нет.

Все это время в разлуке, все это время без него, мне никогда не вернуть потерянное время. И это убило меня.

Мое сердце разбилось. Мои губы дрожали. Мое лицо исказилось, когда я произнесла слова полные раскаяния:

— Я никогда не должна была