– Твою мать, Шульц! – взорвался, наконец, Натан. – В этой идиотской Деревне нет никакого личного пространства! Как же я завидую Арту! Красавчик его папа, что забрал его отсюда. Кто бы меня отсюда забрал от вас от всех подальше.

– Мне казалось, что тебе здесь нравится, – сказал Юра.

– Казалось ему! Почему ты все еще здесь? И она тоже?

– Потому что через пять минут у нас геометрия, – резонно объяснил Юра.

Натан смял газету и баскетбольным броском швырнул ее в мусорную корзину:

– Удачного урока.

Закинул на плечо рюкзак и вышел из класса, хлопнув дверью.

Я хотела побежать за ним, но не смогла сдвинуться с места. Тут Юра Шульц сделал скорбное лицо и сказал, что я могу поплакаться ему в жилетку, если мне хочется. Мне не хотелось плакаться Юре в жилетку, но я ничего не могла сказать, потому что меня поглощала огненная геенна.

Но это образ такой. На самом деле меня не геенна поглощала, а катастрофический страх, вызванный дырой, которая образовалась на том месте, откуда непонятно что оборвалось. И окружность этой дыры увеличивалась с каждым проходящим мгновением, превращая дыру в пропасть, а затем в Марианскую впадину, и все мысли и все чувства в этой бездне разваливались на куски и разлетались на мелкие осколки. И непонятно было, где начало и где конец, где верх, а где низ, что правильно, а что – нет, кто я такая, откуда взялась и зачем.

И при этом где-то рядом существовала часть моего Я, которая пыталась мне сообщить, что моя реакция нерациональна и непропорциональна, потому что ничего такого ужасного не произошло, и в конце концов, разве мы не ругались с Натаном десятки раз и столько же раз не мирились?

Наверное, дело было не только в Натане, а в том, что слишком много накопившегося стресса человеческая психика вынести не может, даже если она зациклена на себе.

– Эй, Комильфо, тебя колбасит, – донесся издалека голос Юры. – Принести тебе воды?

Вероятно, что в шатком мире, в котором нет дома, куда можно возвратиться, убежища, где можно скрыться он ненастья, Натан стал для меня необходимой опорой, настолько само собой разумеющейся, что я даже не подозревала о его важности в моей жизни.

Подобного ужаса я никогда прежде не испытывала. И тут я поняла, почему в Деревне такое значение придавали расставаниям: если тебя не отвязывают от мачты, а слишком резко обрубают канат, ты летишь вниз головой в бушующее море и не понимаешь, где дно, а где поверхность.

Так что же это получается? Лучше изначально вообще ни к кому не привязываться?

– Как тебе помочь? – спросил взволнованный Юра. – Пойти позвать этого упрямого козла?

Мне бы очень хотелось, чтобы он пошел позвать упрямого козла, но я понимала, что это бесполезно. Что-то между нами самым настоящим образом непоправимо порвалось. Я это точно знала. Я это ощущала внутри живота.

Мне срочно нужно было за что-то ухватиться, за нечто, стоящее перпендикулярно относительно бездны, потому что иначе я бы захлебнулась и утонула.

“Асседо благословенно! – сказал дюк. – Держись за меня”.

Я попыталась схватить его за руку и провалиться в Асседо. Я протягивала руку, но дюк, всегда такой трехмерный, выпуклый и прочный, размывался, истончался и превращался в плоскую сквозную тень.

“Или за меня, – ласково предложил Фриденсрайх фон Таузендвассер и улыбнулся. – Милая, останься с нами”.

Блеснули зубы речным жемчугом. И в глазах его нездешних Асседо зажглось огнями. Край морской – как призрак детства, не поймать его руками. Все уходит кровью в бездну…

“Фрид, мой Фрид… ”

Только он был отражением отражения – лунным лучом, преломившимся в призме. Асседо меня выталкивало, отторгало, как неорганичный элемент.

Убежище убегало от меня.

– Что с тобой, Комильфо? – спрашивал перепуганный Юра. – Что тебе нужно?

Я понятия не имела, что мне было нужно, но, объятая первобытным ужасом, трезво осознавала, что если сделаю хоть одно лишнее движение, то сойду с ума, получу инфаркт или скончаюсь прямо на месте. Поэтому застыла столпом, пытаясь заморозить себя во времени и пространстве. Лишь бы это прошло, лишь бы это поскорее прошло. Пусть я никогда больше ничего не почувствую, ничего не придумаю, ничего не напишу, вообще ничего. Если такой ценой можно избавиться от вселенского ужаса, я готова эту цену заплатить.

Черт возьми, но почему же это так больно?

Все же лучше потерять сознание. Как тогда, в кабинете Фридмана.

Но паническая атака никогда не завершается обмороком, это всем известно.

“Двум параллелям никогда не суждено встретиться. Попытка их свести грозит безумием, – прозвучал внутри знакомый голос, но он не принадлежал ни дюку, ни Фриденсрайху. – Да и разве же вымышленные персонажи могут заменить настоящих людей?”

“А разве ты сам – настоящий?”

Что-то очень резко и отвратительно заверещало.

Перемена закончилась.

Вместе с затрезвонившим звонком распахнулась дверь. В класс зашел Тенгиз.

Глава 38

Охрана

“Кто посмел обидеть эту юную девушку?!” Загромыхал спасительный голос.

Но и он был лишь плодом моего не в меру разыгравшегося воображения.

Тенгиз не пришел меня спасать, а явился, чтобы сообщить Юре Шульцу, что тому срочно следует отправиться в министерство внутренних дел, потому что по ходу покупки билета домой на лето в Юрином паспорте, визе или консульском подтверждении еврейства обнаружились какие-то нелады, которые без промедлений следовало уладить, если он, Юра Шульц, желает продолжать образовываться в программе “НОА” и в следующем учебном году.

Юра вспыхнул до корней волос, вероятно сиюминутно забыв о сцене, свидетелем которой только что был, и сказал: – Да я еврей в третьем поколении со всех мыслимых сторон!

Что это за безобразие? Вы что, и впрямь решили всеми способами вытурить меня из программы? Чем я вам не угодил? Я же круглый отличник и поступлю в Технион на армейской стипендии! Все войска будут за меня бороться! Включая разведку! Вот увидите.

– Я в этом не сомневаюсь, – мягко сказал Тенгиз, – как и в твоем еврействе. Извини, я не хотел тебя пугать, это всего лишь мелочь, бюрократическая формальность. Скорее всего, какой-нибудь клерк не там, где надо, поставил закорючку. Ее просто нужно исправить. А для этого тебе следует съездить на улицу Царицы Саломеи, дом 1.

В класс неторопливо заходили остальные ученики, удивлялись присутствию Тенгиза в школьном контексте, совершали попытки наброситься на него с просьбами и вопросами, но он их отстранял.

– Мне прямо сейчас ехать? – спросил Юра, немного успокоившись.

– Ну да. Офисы открыты до двух.

– Но я не разбираюсь