смешок, потому что нравоучительный тон Натана был невероятно забавен, но оскорблять его мне не хотелось, тем более что измену я все-таки совершила, хоть и не государственную. А время действительно бежало очень быстро, перемена заканчивалась, а высидеть еще одну геометрию с узлом в животе я была не в состоянии, а урок геометрии был очень важным, потому что я сильно тупила во всем, что касалось не слов, а фигур и чисел, и если я еще что-нибудь пропущу, занятая в уме собственной изменой, то провалю следующий экзамен. А у меня и так средний балл по математике был 72.

“Не стоит, – за спиной Натана нарисовался Фриденсрайх фон Таузендвассер. – Такой поступок безрассуден и опрометчив. Лучше подожди”.

Но я от него отмахнулась и поспешно выпалила:

– Натан, я обязана тебе признаться, что в эту пятницу я поцеловалась с кем-то другим.

– Что? – переспросил Натан. – Чего? С кем?

– Я поцеловалась с другим парнем. Ты его не знаешь, его зовут Гилад. Он из компании моей двоюродной сестры, Мих…

Натан спрыгнул с парты, но неудачно задел стул. Стул со скрежетом и грохотом перевернулся. Натан сказал матерное слово, что было ему несвойственно, поднял стул и поставил на место.

– С другим парнем? – Просвещенный налет стремительно слетел с Натана.

– Да, – подтвердила я, приближаясь. – Но это было случайностью. Я не хотела. Он неожиданно меня поцеловал, а я…

– Зачем ты мне это рассказала? – Натан отшатнулся от меня, словно я была заражена чумой.

– Потому что я хочу быть честной и откровенной. Я хочу называть вещи своими именами. Я же…

– Мне тряпочку достать и отмыть тебе совесть, или чего ты от меня хотела?

– Я просто хотела, чтобы ты знал. Я не могу жить рядом с тобой с такой тайной. Непорядочно от тебя скрывать.

– Мне не нужно было этого знать, – произнес Натан без всякого чувства. – Ты конченая эгоистка. Ты зацикленное на себе существо. Ты только о себе думаешь, ни о ком другом, Зоя.

Упрек был страшен, тем более что вчера я его уже выслушала от Алены, и такое впечатление было, что моя честность задела Натана больше, чем сам факт поцелуя с другим. Но страшнее всего было мое собственное имя, впервые на моей памяти прозвучавшее в его устах, – и оно прозвучало как приговор. Как будто Комильфо для Натана умерла. Осталась лишь чужая и незнакомая “Зоя”, пустая звенящая оболочка из двух слогов.

Я успела подумать, что “зацикленное на себе существо” звучит гораздо хуже, чем “шизоидные линии”, хотя это, в принципе, одно и то же, и страстно пожелала оправдать себя диагнозом, но больше ничего не успела, потому что из глаз у меня непроизвольно брызнуло Н2О с хлоридом и карбонатом натрия.

– Только не надо давить мне на жалость, – брезгливо произнес Натан. – Я в тебе ошибся. Я думал, ты не такая, как все, а ты даже хуже, чем Влада. По крайней мере, у нее все наизнанку. Я не собираюсь больше с тобой разговаривать никогда в жизни. Уберись с моих глаз.

– Но я… Что я такого сделала? – малодушно пролепетала я. – Я всего лишь…

Натан развернулся на сто восемьдесят градусов, сел на стул и с шумом распахнул газету. И как будто тонкая, как стальной волос, биссектриса полоснула наш общий угол. Внутри у меня что-то резко оборвалось. Я не знаю, что именно, но оно причинило такую боль, что ее тут же захотелось отменить.

– Натан… Послушай! – вскричала я, а в полу между нами разверзлась дырка.

В дырке полыхала геенна огненная.

Натан ничего особенного не совершал. То есть он не впервые отворачивался или игнорировал меня. Но в этот раз все было по-другому: качество его спины непоправимо изменилось. Он сидел на расстоянии вытянутой руки, а казалось, что смотрю на него через перевернутую подзорную трубу и что вернуть ее в правильное положение невозможно.

– Натан! – Я затрясла его за плечи, но он даже не удосужился меня оттолкнуть. – Ну Натан, я же тебя…

Вот тут он обернулся.

Но у меня не получилось сказать это вслух. Хоть убейся, не вышло. Как будто говорить можно было только стопроцентную правду, как будто правда бывает стопроцентной, как будто неполная уверенность в своих чувствах и ложь – это одно и то же.

– Что и следовало доказать, – бросил Натан и уткнулся в газету.

– Нет, это не так! Ты все неправильно понимаешь! Ну пожалуйста, посмотри на меня!

Но с таким же успехом можно было пытаться достучаться до кирпичной стены. Пятнадцать стрелков наставили штыки, и глаза застлала густая багровая пелена.

– Натан, зачем ты обижаешь Комильфо? – спросил непонятно откуда взявшийся Юра Шульц. – Это некрасиво.

Натан фыркнул.

– Ты даже ее не выслушал, – продолжил Юра. – Она же тебе сказала, что ее поцеловали, а она не хотела.

– Кто здесь? – спросил Натан у газеты. – Частный адвокат?

– Я объективная сторона, – объективным голосом ответил Юра. – Ты пытаешься доказать теорему на основе частичных и необоснованных фактов, при этом не прислушиваясь к аргументам.

– Я не доказываю теорему, а озвучиваю аксиому: я не знаком с этой… Зоей.

– Ты дебил какой-то, – сказал Юра Шульц. – Вы с ней живете под одной крышей восемь месяцев.

– Какого вообще ты подслушиваешь чужие разговоры? У тебя своей жизни нет? Сходи купи себе мороженое в киоске.

И Натан засунул руку в карман и злобно швырнул Юре пригоршню монет.

– Тебе не подходит козлиность. – Юра собрал монеты с пола и положил на первую парту.

А Натан спросил:

– Ты ее тоже случайно целовал, а она не хотела?

Юра покраснел, как от солнечного удара, и ответил:

– К сожалению, нет.

Тут я поняла, что если и осталось что портить, так Юра это и испортил своими благими намерениями. В очередной раз.

Натан громко и нарочито заржал:

– Я не собираюсь тебе мешать. Зоя свободный человек и может целоваться с кем угодно, наряжаться в бочку, круглосуточно писать книги и на голове ходить. Меня она больше не интересует.

– Я вовсе не это имел в виду, – попытался оправдаться Юра. – Будет очень жаль, если вы расстанетесь.

– Не твое дело, – сказал Натан. – Отвали, пожалуйста, к чертовой матери.

– Очень даже мое дело, – не унимался Юра. – Мы живем в коллективе. Я не посторонний наблюдатель. Мне противно, когда вы ругаетесь.

Я не могла ничего произнести. Немота опять меня накрыла.

– Мы не ругаемся, – возразил Натан. – Мне нечего с ней ругаться. Я ее не знаю.

– Посмотри на нее. – Юра указал на меня пальцем, как на неодушевленный предмет. – Она плачет.

– Крокодиловы слезы, – сказал Натан.

– Не плачь, Комильфо, –