и церемония, не пантомима, танец, и драма, возникшая из них, если бы не танец, песня и сопровождающая ее инструментальная музыка, если бы не утварь и предметы домашнего обихода, украшенные узорами и знаками общественной жизни, родственными тем, что нашли выражение и в других искусствах, то события далекого прошлого были бы преданы забвению.

Здесь не ставится задача предложить нечто большее самого общего очерка функции искусств в прежних цивилизациях. Однако искусства, позволявшие первобытным людям запоминать и передавать свои обычаи и институты, то есть искусства, сами являвшиеся общинными, представляются теми источниками, из которых впоследствии развились все изящные искусства как таковые. Узоры, украшавшие оружие, ковры, покрывала, корзины и кувшины, были знаками единства племени. Сегодня антрополог сверяется с узором, нанесенным на дубину или нарисованным на чаше, когда ему нужно определить происхождение таких вещей. Ритуал, церемония и легенда связали общими узами живых и мертвых. Все они имели эстетический характер, но не ограничивались эстетикой. Траурные ритуалы выражали не просто горе; военный танец и танец сбора урожая не служили исключительно накоплению сил, необходимых для выполнения соответствующих задач; магия была чем-то большим, чем способом подчинить силы природы велению человека; пиры служили не просто насыщению. Каждая общинная деятельность такого типа объединяла практические, социальные и образовательные элементы в общем целом, обладающем эстетической формой. Тем самым социальные ценности внедрялись в опыт, создавая особое впечатление. Такие виды деятельности связывали вещи, являвшиеся безусловно важными и публичными, с основами жизни сообщества. Искусство существовало в них, поскольку они соответствовали нуждам и условиям предельно интенсивного, быстрее всего схватываемого и лучше всего запоминающегося опыта. Но они были не просто искусством, хотя эстетическая составляющая в них всегда присутствовала.

В Афинах, которые мы считаем цитаделью эпоса и лирической поэзии, искусств драмы, архитектуры и скульптуры, идею искусства ради искусства, как я уже отмечал, просто никто бы не понял. Суровое отношение Платона к Гомеру и Гесиоду кажется неоправданным. Но дело в том, что они и правда были нравственными учителями народа. Его нападки на поэтов напоминают выпады современных критиков против некоторых разделов христианского Писания, которым приписывается дурное нравственное влияние. Требование ввести цензуру в поэзии и музыке, выдвинутое Платоном, – это дань общественному и даже политическому влиянию этих искусств. Драматические произведения были приурочены к праздникам, и присутствие на представлениях составляло своего рода гражданской акт. Архитектура во всех ее важных формах была публичной, а не домашней, и гораздо менее ориентированной на ремесла, ростовщичество или торговлю.

Упадок искусства в александрийскую эпоху, его вырождение в простое подражание старым образцам, – признак общей утраты гражданского сознания, сопровождавшей закат городов-государств и подъем больших империй. Теории искусства вместе с исследованиями грамматики и риторики заняли место созидания. Кроме того, теории искусства составили доказательство значительной социальной перемены, произошедшей к тому времени.

Вместо того чтобы связывать искусства с выражением жизни сообщества, красоту природы и искусства стали считать отражением или напоминанием о некоей сверхъестественной реальности, которая существует вне социальной жизни, да и вне самого космоса, – что стало источником для всех последующих теорий, рассматривающих искусство в качестве элемента, привносимого в опыт извне.

По мере развития церкви искусства снова были соотнесены с человеческой жизнью, став узами, связующими людей. В службе и таинствах церковь возродила то, что было наиболее активным ядром элементом всех прошлых ритуалов и церемоний, приспособив его к своим нуждам и придав ему впечатляющую форму.

Церковь, даже больше, чем Римская империя, послужила единению разрозненных частей, образовавшихся после падения Рима. Историк интеллектуальной жизни особое внимание обращает на догматы церкви, историк политических институтов – на развитие права и власти на основе церкви как института. Однако можно уверенно предположить, что наибольшее влияние на повседневную жизнь массы людей, давшее им чувство единства, оказывали именно таинства, песнопения и картины, ритуалы и церемонии, неизменно включавшие в себя эстетический элемент. Скульптура, живопись, музыка и словесность нашли себе место в культовых сооружениях. Все эти объекты и акты, с точки зрения верующих, собравшихся в храме, не были всего лишь произведениями искусства. По всей вероятности, для них они были произведениями искусства в гораздо меньшей степени, чем для сегодняшних верующих и неверующих. Однако в силу эстетической составляющей религиозные учения передавались легче, а их воздействие было устойчивее. Благодаря присутствующему в них искусству доктрины превращались в живой опыт.

То, что церковь хорошо понимала далеко не только эстетическое воздействие искусства, подтверждается ее пристальным вниманием к искусствам. Так, в 787 году Второй Никейский собор официально постановил следующее:

Содержание религиозных сцен не следует оставлять на усмотрение художников. Оно производится из принципов, заложенных католической церковью и религиозной традицией… Одно только искусство принадлежит художнику, организация и установление – клиру[69].

Цензура, которой желал Платон, одержала полную победу.

У Макиавелли есть одно высказывание, всегда казавшееся мне символом Ренессанса. Он говорил, что порой, желая отдохнуть от ежедневных дел, он уединялся в своем кабинете и погружался в классическую античную литературу, за чтением которой мог обо всем забыть. Это утверждение символично вдвойне. С одной стороны, античную культуру уже нельзя было переживать. Ее можно было только изучать. Как верно отметил Сантаяна, греческая цивилизация сегодня – это идеал, которым следует восхищаться, но его не нужно претворять в жизнь.

С другой стороны, знание греческого искусства, особенно архитектуры и скульптуры, повлекло революцию в практике искусств, в том числе живописи. Было открыто чувство натуралистических форм объектов и их расстановки в природном пейзаже, в римской школе живописи была предпринята попытка полностью воспроизвести чувства, вызываемые скульптурой, тогда как флорентийская школа проработала специфические ценности линии. Эта перемена повлияла как на эстетическую форму, так и на содержание. Отсутствие перспективы, плоские и профильные изображения в церковном искусстве, применение позолоты и множество других черт не были обусловлены всего лишь недостатком технического мастерства. Они органически соединялись с определенными взаимодействиями в человеческом опыте, представлявшимися желанным следствием искусств. Светский опыт, возникший в период Возрождения и питавшийся античной культурой, не мог не потребовать производства таких эффектов, для которых в искусстве понадобилась новая форма. За этим необходимо последовало расширение содержания, которое больше не ограничивалось библейскими сюжетами и житиями святых, но позволяло изображать сцены из греческой мифологии, а потом и зрелища современной, в социальном отношении весьма впечатляющей, жизни[70].

* * *

Все эти замечания призваны проиллюстрировать тот факт, что у каждой культуры есть собственная коллективная индивидуальность. Как и в случае индивидуальности человека, из которой возникает произведение искусства, такая коллективная индивидуальность оставляет свой неизгладимый след на искусстве, ею произведенном. Такие формы выражения,