— Ну, как дела? Хорошо? Как там фальшивый хан? Не тронул вас? И не посмеет. Мы позаботимся об этом. Очень скоро этот сутяга будет уничтожен. И нам нужна помощь таких богатырей, как вы.

Переводчик перевел, Атакул же, услышав все это, столь явно был смущен, что генерал сразу понял, батырбаши хочет сообщить нечто для него важное. Фон Кауфман через переводчика попросил Атакула успокоиться и говорить смело.

— Не подумайте ничего плохого, ваше благородие, я ничего такого… Это Исхак просил, если его благородие губернатор пожелает, встретиться с ним. Чтобы подружиться с русскими. А я ничего… Исхак, значит, воевал только с Кудаяром и его родичами. Даст бог, Исхак станет мирным ханом для парода, хорошим ханом, лучше, чем Кудаяр…

Фон Кауфман выслушал перевод и долго молчал. "Вор остается вором, — думал он. — И у этого Исхак на уме! Хан лучше Кудаяра, вот оно как! Не для того мы сажаем вас на трон, чтобы вы были хорошими". Генерал встал, прошелся по кабинету и остановился у Ата-кула за спиной. У того напряглась шея, будто бы он ждал удара мечом. Генерал постоял, потом снова отошел к столу.

— Маргеланский бек, — начал он, скажите, фальшивый хан притеснял вас, угрожал вам? Не бойтесь ничего. Ему остались считанные дни, Он не нужен нам. На троне должен пребывать представитель законной династии. Безродный, не знатный человек нам ни к чему.

Атакул слушал перевод его слов с видом растерянным и вопрошающим.

— Вы человек храбрый, — похвалил его губернатор. — Мы знаем и ценим ваши услуги, и если вы и впредь будете оказывать их, нет сомнения, что вы, как мой искренний и близкий друг, станете не только беком одного города, но и лицом, имеющим вес и влияние во всем Кокандском ханстве.

Атакул, заблестев глазами, в волнении проглотил слюну. Слова генерала разожгли его честолюбие, и генерал это заметил.

— Даст бог, в начале будущего года состоятся торжества по случаю тезоименитства его величества государя. На торжества прибудут гости со всей России, из всех ее колоний, от всех народов, ее населяющих, и от народов других стран. Я надеюсь, если мы быстро покончим со смутой, поднятой этим бродягой, представить вас самому государю.

Атакул жадно ловил каждое слово, с нетерпением ждал перевода.

— Каким образом мы покончим со смутой? Ваш безродный выскочка сам себя объявил ханом. А весь народ, если не считать немногих разумных людей вроде вас, весь народ пошел у него на поводу… Что же предпринять? Выход в таких случаях ищут герои, подобные вам. И находят! Один восточный мудрец был, говорят, однажды спрошен: "Что приносит пользу всей стране, всему народу?" И ответил: "Смерть дурного и беспокойного правителя". Смело и находчиво сказано, не так ли?

Атакул, опустив глаза, сидел в некоем отупении. Фон Кауфман закурил и, не сводя с Атакула глаз, подошел к своему креслу с тем же спокойным и доверительным выражением на лице. Не садясь, начал было выдвигать один из ящиков стола, потом прервал это занятие и заговорил снова:

— На вашу долю выпадает нелегкая задача, но вы справитесь с нею, если сумеете тесно сблизиться с ним, — генерал выложил из ящика на стол пистолет. — Конечно, это не самое первое ваше действие. Прежде всего вы должны и словом и делом попытаться внести разложение в ряды сторонников узурпатора, должны осведомить нас об их планах и целях. Ну, а если убедитесь, что это невозможно, тогда… — он указал на пистолет.

Атакул еще до того, как переводчик открыл рот, понял, что генерал говорит о страшном, и невольно встал.

Генерал-губернатор молча протянул пистолет Атакулу. Батырбаши отшатнулся. Генерал ле опускал руку. И Атакул, опустив глаза, протянул свою.

— Ну, а где же храбрость? Где решимость? — сказал фон Кауфман весело и насмешливо.

Атакул взял пистолет.

— Вы слыхали о том, как был убит под Ташкентом Алымкул-аталык?

Атакул кивнул.

— Вот и прекрасно! — заключил генерал.

Батырбаши попрощался и вышел. В голове стоял туман. Ни на кого не глядя, направился он к большим дверям, ведущим из приемной. Кудаяр и его сын все еще сидели на диване. Проводив Атакула взглядом, Кудаяр усмехнулся.

— Что это он идет, пошатываясь, как бача?

— Да, кому это хорошо знакомо… — тихо и ядовито подхватил Насриддин. Кудаяр покраснел.

В тот же день Атакул-батырбаши с пятью стремянными выехал из Ташкента, ни с кем более не встретившись и никуда не заворачивая.

Скоро достиг он русских сторожевых постов. Взглянув на пропуск с печатью и подписью самого фон Кауфмана, унтер-офицер только отдал честь.

Он поскакал дальше, не оглядываясь назад. Добрался до заставы кокандских сипаев. Начальник караула, увидев у него в руках свидетельство с печатью самого Исхака, почтительно поклонился и отступил в сторону, давая дорогу.

Но его ничто не радовало. Уставившись в одну точку на гриве аргамака, ехал он, ни с кем не здороваясь и не отвечая на приветствия встречных, подавленный, весь во власти тягостных размышлений.

"Так вот чего требует от меня губернатор! Если он считает меня честным человеком, беком, он должен был дать мне другое, более подходящее поручение. Вооружить джигитов, сразиться на поле кровавой битвы и погибнуть самому — это да, это просто. Но убить человека? Он сунул мне в руки пистолет и послал на убийство, словно какого-то отщепенца! И это моя цена?"

Атакул снова и снова рисовал в своем воображении то, что предстояло ему совершить. То, на что он дал согласие… Он входит туда, где среди других людей находится Исхак. Вынимает пистолет, но не может выстрелить. Дрожит рука. Колотится сердце. В это мгновение Исхак оборачивается к нему и смотрит в упор…

Он вздрогнул и отогнал от себя навязчивые мысли, но ненадолго. "Не может быть, чтобы я не попался на этом! О творец, неужели мало прежних ошибок, которыми я запятнал себя? Позор ляжет на мое имя, из поколения в поколение будут передавать рассказ о кровопийце Атакуле, продавшем свой народ за мирские блага, за жалкую должность. Дети мои будут стыдиться моего имени, меня проклянут мои плоть и кровь…

А губернатор? Бросил кость, как собаке… Чего стоит предатель? Кому он нужен? Его используют однажды, как пулю для выстрела. Попадет она в цель, не попадет — искать ее никто не станет… Губернатор хочет погубить Исхака. Человека, который объединил народ и стал для него знаменем…

Но что же я? Ведь я согласился. Так, значит, собираюсь я