– Нужно приглашать помощника? – предположила Изабель. – Вот ведь Рейн-Мари помогает людям разобраться с наследством.

– Именно. Вот о чем я должен был догадаться.

Гамаш был оживлен, недовольство собой сменилось возбуждением, оттого что он наконец начал прозревать.

– Ты приглашаешь человека, который будет помогать тебе разбирать вещи, не вызывающие у него эмоциональной реакции. И когда время поджимало, а груды отцовских вещей оставались неразобранными, к кому обратилась Эбигейл?

– К Дебби Шнайдер, – сказал Жан Ги. – Merde.

– Фотографию эту нашла Дебби, а не Эбигейл, – процедила Изабель, сверкая глазами. – Вот почему она лежала в ее столе. Вот почему Эбби удивилась – она сколько лет ее не видела.

– Но зачем запирать фото? – спросил Жан Ги. – Что в нем такого, чего мы не замечаем?

Он снова наклонился над столом и в очередной раз увидел преданность в глазах Дебби, смотревшей на Эбигейл. И нежность во взгляде Эбигейл, обращенном к Марии. Пол Робинсон тоже смотрел на младшую дочь. Он казался спокойным. Довольным. Счастливым.

Потом на нее взглянул Жан Ги.

Маленькая девочка с вывернутыми, искалеченными конечностями, рот приоткрыт. Вместе со всеми смеется над какой-то шуткой. Волосы блестят в солнечных лучах. Чистая розовая кожа. Опрятное платье в веселый цветочек.

Но главным образом Жан Ги отметил, какие у нее глаза. Они были яркими, удивленными. Настороженными и внимательными.

В них не чувствовалось боли. Отчаяния. Никаких признаков того, что Мария на грани жизни и смерти. Нет, на этом снимке – не исстрадавшийся больной ребенок и не семья, которая под гнетом жестоких испытаний из последних сил держится на плаву.

– Так это было спрятано у всех на виду? – протянул Жан Ги. – Счастливая семья?

– Non, – уверенно сказал Гамаш, внимательно глядя на фотографию. Тех, кого он там видел, нельзя было назвать счастливой семьей. – Коробку с вещдоками от мадам Шнайдер уже доставили?

Изабель взяла телефон, по трек-номеру проверила, где находится посылка, и разочарованно покачала головой:

– И да и нет. Ее отправили в управление Sûreté. Не сюда. Она в моем кабинете.

– Пусть кто-нибудь из дежурных агентов привезет. Прямо сейчас.

– Есть!

Она стала звонить в управление, а Арман обратился к Жану Ги:

– Это все время находилось там, оставалось только его увидеть. И мы видели. Даже говорили о нем, но не тянули за эту ниточку.

– И что это? – спросил Жан Ги.

Они так зациклились на групповом фотопортрете, что не заметили: ведь на самом деле они смотрят на снимок стола Дебби Шнайдер.

Последняя совместная фотография четырех счастливых людей лежала поверх других вещей, обнаруженных в запертом ящике стола. Картриджи, открытки, скрепки…

– Ежедневник, – прошептал Жан Ги.

– Именно, – подтвердил Гамаш. – Ежедневник. Вот что нашла Дебби. И вот что она спрятала.

* * *

Через час коробку с вещдоками доставили в оберж.

К тому времени полицейские были уже готовы к выходу: они успели принять душ и переодеться в теплую одежду. Арман нашел ярко-красный кашемировый шарф, повязал его на шею и заправил концы под куртку для лучшей защиты от пронизывающего холода.

Ночь выдалась невероятно ясная, на небе горели звезды.

Стояла необычная тишина. Все замерло. Мир погрузился в покой.

Единственным звуком был ритмический хруст снега под ногами, когда они шагали по дороге мимо церкви Святого Томаса, мимо Нового леса. Туда, где светился одинокий огонек. К старому дому Хадли на вершине холма.

«Это похоже на маяк, – подумал Гамаш. – На путеводную звезду».

Вот только маяк предупреждал о мелководьях, о подводных камнях. Не показывал конец пути. Гамаш знал: ни один моряк не направил бы на маяк свое судно, а они с каждым шагом приближались к цели.

Войдя в дом, они сразу увидели агента – она сидела в холле на стуле с прямой спинкой, придерживая коробку, стоявшую у нее на коленях.

– Агент Лавинь, верно? – сказал старший инспектор.

– Oui, patron. – Она так быстро встала, что коробка чуть не упала на пол.

Когда инспектор Лакост приняла у нее посылку, молодая женщина обратилась к Гамашу:

– Если не возражаете… – В руке она держала бланк расписки о получении.

Бовуар сжал губы и сделал себе заметку на память: угостить агента Лавинь чашкой кофе. Если не за здравый смысл, то за отвагу.

Лавинь ушла с бланком, подписанным Арманом Гамашем. А вещдоки остались у них.

Поставив коробку на стол в оперативном штабе, Бовуар раздал латексные перчатки. Гамаш надел их, пытаясь скрыть, что к горлу у него подступает тошнота, – так случалось всегда, потому что от запаха латекса на него накатывали воспоминания.

Лакост взяла телефон, чтобы снять происходящее на видео.

Сорвав печать, Бовуар начал доставать содержимое, называя каждый предмет. И тот сразу помещался в пакет, на который приклеивалась бирка.

Последние три вещдока Жан Ги положил на стол.

– Четыре поздравительные открытки.

Изабель открыла их:

– Поздравления Эбигейл с днем рождения, первая – на шестнадцать лет, последняя – на девятнадцать. Все подписаны: «С любовью, Дебби». Таким образом, мы точно знаем, когда между ними случился разлад.

– Вскоре после смерти Марии, – кивнул Гамаш.

– Вот фотография, – сказал Бовуар.

Он покрутил фото в руках, увидел аккуратную надпись: «Последняя». Она была сделана тем же почерком, что и предсмертное письмо.

На дне коробки остался единственный предмет.

– Ежедневник, – произнес Бовуар под запись.

Но все понимали, что перед ними нечто гораздо большее.

Бовуар взглянул на имя и год, написанные на первой странице, и протянул ежедневник старшему инспектору Гамашу:

– Он принадлежал Полу Робинсону.

Гамаш закрыл на мгновение глаза, выдохнул. До этого момента он думал: «Может быть», – но пока Жан Ги не произнес последней фразы, никакой уверенности у него не было.

– И год смерти Марии? – спросила Изабель.

– Non, – ответил Жан Ги. – Год его смерти.

Арман сел, надел очки, открыл ежедневник.

– Дебби Шнайдер нашла его, когда они просматривали вещи Робинсона, – сказала Изабель.

– Всего несколько недель назад. – Арман поднял взгляд. – Oui. Я думаю, это и стало катализатором.

Изабель и Жан Ги встали с обеих сторон от Гамаша и склонились над столом, когда он открыл ежедневник на дне смерти Пола Робинсона.

– Чистая страница, – вздохнула Изабель.

Несмотря на разочарование, она понимала: вряд ли Робинсону нужно было напоминать себе, что на этот день намечено самоубийство.

– Я думаю, когда Дебби нашла ежедневник, фотография, – Гамаш поднял фото, – лежала на этой странице. Тут даже видно, что приклеилась частичка глянцевого покрытия. Мы отправим это в лабораторию.

Арман принялся листать страницы дальше. Все они были пусты.

Тогда он начал листать обратно. Одна страница. Две. Вот