- Мой супруг займется этим, если вы позволите. Но каковы ваши планы в ее отношении?

- Разумеется, госпожа моя. Девушка выйдет замуж, ее сын наследует титул графа Къела.

- Вы измените статуты наследования? - удивилась Кларисса.

- Да, давно пора это сделать.

Воцарилась тишина. Госпожа Эйма спешно обдумывала услышанное. Еще одно невиданное в Собране новшество - на огандский манер: право наследования для женщины. Королевской династии это не коснется, у Сеорнов рождаются только сыновья... вот только Араон - не Сеорн. Даже если в поспешно заключенном браке он родит дочь, девочка будет принцессой, потом королевой... Принц Элграс же навсегда останется никем.

Похоже, господин герцог-регент живет так, словно Сотворившие уже покинули обитаемый мир.

В прудике надрывалась ополоумевшая лягушка. Несвоевременность этих воплей удивляла: до первых сумерек еще было очень далеко. Впрочем, от жары, стиснувшей клещами палача Сеорию, сходили с ума не только лягушки. Вчера на прогулке Клариссу едва не сбросила любимая отлично выезженная кобыла. Псы во дворе брехали всю ночь, изнывая от духоты и безветрия.

Листья на деревьях высыхали и скукоживались, опадая прежде времени. Уже завязавшиеся на диком абрикосе плоды больше напоминали сушево, пригодное лишь в компот. Одним только одуванчикам, кажется, нравилась погода: они неистово перли из-под земли, распускались желтыми шариками, а потом заполоняли столицу невесомым белым пухом. По утрам он, едва колыхавшийся в жарком мареве, напоминал первый снег.

Скоринг по-прежнему жмурился, подставив лицо небесному свету. Загар к нему, как и к большинству скорийцев, не приставал, Клариссе же приходилось прятать лицо под вуалью. Она гордилась белизной и чистотой кожи, но жестокая столичная жара пыталась раскрасить нос и щеки веснушками.

За две седмицы госпожа Эйма сумела добиться дружбы герцога-регента. Еще давным-давно ее научили, как это сделать. "Лишь портовая шлюха отдает свое тело, вы же должны уметь большее: очаровывать умом, становиться подругами, слушать, помогать..." - говорили ей в юности. Кларисса все это умела лучше прочих. Едва ли бы кто-то поверил, что единственное, дозволенное Скорингу - поцеловать ее руку. Изменять мужу, даже ради блага государства, Кларисса не собиралась, да и нужды в том не было. Герцог-регент нашел в ней большее: преданную слушательницу, всегда готовую поддержать, утешить и посоветовать. Или просто помолчать, стоя рядом.

- Хорошо ли моя дочь справляется с обязанностями? - решилась она заговорить.

- Я ей всецело доволен. Фелида говорит, что лучшей старшей фрейлины и быть не может. Зачем только вы велели ей притвориться такой дурой? - Скоринг открыл один глаз и с насмешкой взглянул на Клариссу. - Я вроде не давал вам повода думать, что принадлежу к тем, кто боится женского ума...

- Лучше уж притвориться глупой и удивить умом, чем наоборот, - посмеялась Кларисса, но сердце лихорадочно заколотилось. Ханне не удалось его обмануть, а ведь герцог-регент составил свое мнение со слов родственницы - и не ошибся. Что же он думает о самой госпоже Эйма?..

- Ханна в этом преуспела. Я не был уверен, что она сумеет поладить с нашим дорогим Араоном, но вчера он советовался со мной, как ее наградить за выходку с огандским королевским театром. Первый раз я услышал нечто подобное из его уст.

- Представление удалось?

- Более чем. Араону понравилось играть, и у него даже хорошо получилось. Я был удивлен.

- Если он хочет порадовать мою дочь, пусть велит устроить соколиную охоту, - посмеялась Кларисса.

- Старшая фрейлина с ловчим соколом, какое потрясение для столицы! - Скоринг от души расхохотался. - Хорошая мысль.

- Вы каждый день потрясаете всю Собрану, друг мой. Чего стоит призыв к святому походу...

На широкое добродушное лицо набежала тень, хотя на небе не было ни облачка. Герцог запустил руки в волосы, окончательно уничтожая аккуратную прическу. Тяжелые светлые пряди, которым позавидовали бы многие женщины, скользнули сквозь пальцы.

- Мои бывшие союзники иного не заслуживают... - Скоринг осекся, но поздно: слова уже прозвучали.

- Теперь вы велите меня казнить? - лукаво спросила Кларисса.

- Я бы ввел вас в королевский совет, госпожа моя, - блондин наощупь нашел ее руку и поднес к губам. - Если король Лаэрт разрешил женщинам служить, отчего же не последовать воле последнего великого короля Собраны?

- Лучше бы король Лаэрт разрешил женщинам распоряжаться своим имуществом. Нелепо - нам позволено получать жалованье, но не разрешено решать, что с ним делать. Это право принадлежит мужьям и отцам.

- Вы этого хотите, госпожа моя?

- Вы и это для меня готовы сделать?

- Не для вас, милая Кларисса. Для всех женщин Собраны, - вполне серьезно ответил регент и поднялся. - Вы невероятно проницательны. Это тоже есть в моих планах.

Мастерство, с каким Скоринг ушел от допущенной им излишней откровенности, впечатляло. То, о чем он говорил, было ничуть не менее интересно. Бедная Собрана, да смилуются над ней Сотворившие! Герцог-регент готов перевернуть ее с ног на уши за считанные дни. Жители столицы уже делают ставки на то, что услышат из уст герольдов, и насколько безумным оно окажется. Спору нет, светловолосый медведь, такой же неуклюжий с виду, а на самом деле - быстрый и опасный, сумел завладеть их вниманием. Если в первые седмицы все только и говорили об Ассамблее и речи герцога Алларэ, то теперь столицу куда больше волновали новые указы.

Да, к Скорингу прочно приклеилось прозвище "Палач", да, многие гадали, что именно с ним сделает Реми и когда именно, но никто не стремился браться за оружие и скидывать с трона короля-самозванца и его регента-палача. А уж после того, как все грехи повесили на "заветников", Араон и его верный сподвижник почти очистились в глазах горожан от былых прегрешений.

"Реми Алларэ хочет усадить на трон своего бастарда. Да, мы все любим зеленоглазого красавца, задиру и весельчака - но это уже слишком. Жаль, что с ним так обошлись, это просто ужасно и гадко, но не ужаснее и не гаже казни - всеми семействами, - северных правителей. Герцог Алларэ спас столицу от хлебного бунта, а покойный король велел его пытать, это мерзко, но герцог-регент ведь только выполнял приказ безумного Ивеллиона,