Шрифт:
Закладка:
Только мне.
Пусть кровь двоих нечиста, мое серебро возьмет верх над примесью золота. Пеной вскипит чужеродное, прольется вовне, ибо они - мои.
Вот - верный из верных, сам призвавший меня, сам готовый служить мне. Самый дорогой из всех, самый ценный, ибо ведет его не память крови, а справедливость. Предательством наказал он предателей, отвернулся от них, и нет у меня слуги вернее.
И вот - двое других, чьи судьбы с ними сплетены неразрывно, идут рядом. Те, чьей силы не хватает...
...я тянусь к ним, тянусь - и понимаю, что нет у меня рук, нет оружия, нити ускользают, бьюсь об заслон, рыбой о твердь, птицей о стекло...
- Видишь, брат мой? Они близко, совсем близко. Но пока еще недостижимы. Смотри же!
Шаг, другой - переплетение времен со случайностями, петли неизбежности захватывают обоих, словно аркан, швыряют на алтари, под нож верных мне: и вот полна до краев чаша!
Рвусь из последних сил, стремлюсь утолить свою жажду: близко, близко, до чего же близко, и алчет вся моя суть последнего глотка. Так путник в пустыне тянется к каплям росы, так готов он убить себя в броске к оазису, что видит в мираже - ради влаги, что напитает пересохшее горло. Любого из них достаточно мне, чтобы восстать в полной силе, а дверь, запечатанная, казалось, навсегда, стала не прочнее березовой коры...
Ускользает миражом видение, оставляя меня корчиться от жажды.
- Один шаг, брат мой Фреорн. Остался лишь один шаг. Дай мне сделать его, подожди.
Океан видения выбрасывает меня на пустой берег. Белый песок от горизонта до горизонта, и вдали вздымаются горы, вечные горы моего замка, ибо сам он - и море, и горы, и каменные стены, и дождь за ними, дождь повсюду, ледяной, обжигающий каплями щеки.
Беспечальность, имя-насмешка, сладость, обернувшаяся горечью, замок, чье истинное имя - Преддверье; оболочка, облекающая Триаду, созданную мной, мое единственное прибежище. Чтобы разорвать эту вуаль, словно рубаху на невесте, мне недостает силы.
Ласковые руки - нежнее возлюбленной, легче, чем у друга - касаются моего лица, отирают холодные капли. Сладость его касаний страшнее отравы, ибо опять я запутаюсь в паутине лжи, поверю, позволю себя обмануть - и себе обмануться, допущу к себе, в себя его утешение, как уже нахлебался досыта, допьяна, до невозможности сделать вдох, его видений, в которых не отличишь истину от пленительнейшей из иллюзий.
- Веришь ли ты, брат мой, сам все увидев? Лучшие, вернейшие из твоих слуг уже поднимаются к двери. Наготове нож, подставлена чаша. Скоро ты утолишь свою жажду.
Верю ли я? Верю ли я лгущему там, где нет места лжи, обманывающему там, где нет обмана? В слиянии разумов, в объединении душ умеющему утаить свои замыслы, в тенях спрятать свет, на свету - тьму...
- Я верю тебе.
Ибо сфера силы - в его руках, и нити судеб - на его пальцах, что же еще остается мне?
- Как я рад, госпожа моя, что вы нашли для меня час именно сегодня, - герцог Скоринг с поклоном поцеловал протянутые ему руки. - Не буду утруждать вас просьбой выйти в сад, жара нынче превзошла себя...
- Я люблю тепло, - улыбнулась Кларисса. - Давайте выйдем в сад. Нет-нет, через переходы слишком долго, а сад - вот он!
Хозяину не нужно было объяснять дважды - он поднял деревянную створу окна, первым переступил через невысокий подоконник, потом перегнулся внутрь комнаты и, приподняв Клариссу за талию, перенес наружу.
- Вы авантюристка, госпожа моя... К счастью, нас никто не увидит.
- Я авантюристка, - кивнула она. - Ваша репутация висит на волоске.
- Если бы только репутация, - господин герцог-регент опустился на небольшую кованую скамеечку, Кларисса осталась стоять: ей не нравилось смотреть на собеседника снизу вверх, и еще во вторую встречу она объяснила, что не следует ее усаживать рядом.
"Желание дамы выше правил этикета", - развел тогда руками регент.
- Что же, кроме репутации, грозит пошатнуться?
- Неважно, - отмахнулся Скоринг, потом запрокинул голову - то ли на раскаленное добела небо смотрел, то ли на стоявшую перед ним женщину. - Кларисса, вы мне посланы свыше. Только рядом с вами я нахожу покой.
Женщина негромко расхохоталась, обвела взглядом отгороженный высокими решетками заповедный уголок дворцового сада. В темной зелени оплетавших решетки вьюнков и виноградных лоз поблескивало золото - шитье мундиров королевских гвардейцев, охранявших сад, но они были снаружи и достаточно далеко, чтобы видеть, но не слышать. Сад густо зарос цветами, вперемешку дикими и теми, что по весне высадили садовники. В тени за скамейкой вовсю перла в рост наглая жирная крапива. Камни в крошечном прудике были покрыты темным осклизлым налетом, а ряска почти покрыла собой воду.
Все это нравилось Клариссе куда больше выхоленных и подстриженных парковых аллей. Если не замечать караульных, легко поверить, что сад давно заброшен, пуст и на многие мили вокруг нет ни одной живой души.
Госпожа Эйма протянула руку и поправила чуть сдвинувшийся с места белый бант на шее у собеседника. Бело-синее с золотым шитьем платье, по новой моде узкое и с жесткими линиями, сидело на Скоринге как мундир. На нем любое одеяние, даже охотничий костюм из тонкой замши, казалось мундиром гвардейца - пятнадцать лет службы в Западной армии въелись в плоть и кровь.
- Благодарю. Один совет только что кончился, другой начнется в пять. Кларисса, я назначил вашего супруга наместником Къелы.
- Мудрое решение, господин герцог-регент. Благодарю вас! - шуточный реверанс.
- Что бы ни говорили об этом в столице, это не ради ваших прекрасных глаз, - слегка улыбнулся светловолосый мужчина. - Пусть говорят, что я захотел удалить вашего супруга от двора. Это к лучшему. Но вы знаете причину.
- Знаю, - кивнула Кларисса. - Хельги сумеет умиротворить Къелу. Вы так и не нашли Керо?
- Нет, - поморщился Скоринг. -
