— Это не я! — выкрикнула она так громко, что крик отскочил эхом от каменных стен, и вновь повторила: — Это не я.

— Не ты, конечно. Ты тогда была совсем девчонкой.

Вот только не девчонкой, а крысёнкой. Как давно это было? Вскоре после того, как Лаки уехала из Мидделея? Значит, лет семь или восемь назад, Мия точно не помнила. И тогда она уже вовсю орудовала в порту. Конечно, крысятам никогда не поручали таких заданий, хотя иногда кто из гильдийцев и поручал что-то подслушать, подсмотреть или передать. Ничего сложного, но… В глаза словно плеснули едкой кислотой, а рот и горло забилось толчёным стеклом.

— Это не я. Это не я, — только и могла повторять она, пока по щекам одна за другой текли слезинки.

Из-за застилавшей глаза пелены она скорее услышала, чем увидела, как он подошёл ближе, а потом почувствовала лёгкое прикосновение к плечу.

— Полно тебе, Ласточка. Я ведь тебя ни в чём и не виню.

Но Мие было достаточно того, что она сама себя винила. Ей было больно. Так больно, будто её распотрошили и теперь выворачивали наизнанку. Так больно, что она отчаянно нуждалась в утешении.

Она бы и сама не смогла сказать, что случилось раньше, — Гиллеар обнял её за плечи и притянул к себе или она прильнула к нему и спрятал лицо у него на груди. Она только и могла, что комкать пальцами ткань его рубашки, повторяя и повторяя: «Это не я, это не я», словно позабыла все остальные слова, пока голос не стал едва различимым, а потом и совсем стих, оборвавшись сдавленным всхлипом, и она отдалась безудержным рыданиям.

Сколько раз… она крала, обманывала, выведывала тайны, и ни разу, никогда даже не подумала о том, что может этим кому-то навредить. Просто исполняла приказы. Делала то, что велел Ваган и другие старшие. И не задумывалась. Никогда не задумывалась. Может, в смерти этой Мелоис она и не виновата, но, как знать, сколько других жизней она загубила. Сколько крови на её руках. Что было в той пудренице, которую ей поручили подменить несколько дней назад? Что случится с девицей Бэктрисс, когда она ею воспользуется? От этих мыслей Мия едва не захлебнулась своими слезами и вырвавшимся из горла булькающим стоном.

Хорошо хоть, что Гиллеар ничего ей и не говорил, только стискивал одной рукой её вздрагивавшие плечи и прижимал к себе, а другой — гладил по спине и затылку. Самым краем сознания Мия вспомнила, что руки у него обычно холодные, но сейчас от него наоборот шло какое-то успокаивающее тепло. И от этого она разревелась ещё сильнее, с таким исступлением, которого никогда раньше себе не позволяла.

Сложно сказать, сколько времени они так стояли. В какой-то момент Мия удивилась тому количеству слёз, которые в ней накопились, а потом даже перестала понимать, из-за чего именно плачет. Может, от тоски и впившегося в сердце чувства обречённости. Может, от жалости к себе. А может, лишь для того, чтобы Гиллеар продолжал её обнимать. Хотя последнее и казалось сущей глупостью.

— Как думаешь, что нам делать с лягушками?

Пожалуй, это был самый странный вопрос, какой в её положении могла услышать Мия. Она шмыгнула носом и чуть отстранилась, рассматривая разводы от слёз на чёрном шёлке его рубашки.

— К-какими лягушками? — наконец выговорила она.

— Которые здесь заведутся, если ты продолжишь плакать. В этом замке и без того сыро, холодно, по углам растёт плесень и живут мокрицы. А так здесь скоро будет настоящее болото. А в болотах всегда есть лягушки.

Мия не успела оскорбиться и ответить какой-нибудь колкостью, когда он погладил её по голове и добавил:

— Хотя знаешь, тут всё равно живет с десяток котов, с переменным успехом воюющих с полчищами крыс и мышей. Может, они и лягушками заинтересуются? Так что плачь сколько нужно.

Образ множества прыгающих по тёмным плитам замковых коридоров лягушек и охотившихся за ними кошек вдруг с кристальной ясностью предстал перед глазами. И это оказалось столь забавным зрелищем, что Мия даже засмеялась, правда, смех больше походил на клокотание. Гиллеар обхватил пальцами её подбородок и приподнял лицо. На краткий миг Мия встретилась с ним взглядом, и отчего-то это слишком сильно её смутило. Нет, смотреть ему в глаза вовсе не хотелось. Куда угодно, лишь бы не в глаза. Да и видок у неё сейчас… Наверно, она вся красная, с опухшими носом и губами и вообще… Хотя, с другой стороны, какая разница? Разве ей важно, как она выглядит в глазах этого… чародея?

В руке его откуда-то появился носовой платок, которым он стёр с её щёк ещё не высохшие слёзы и даже прижал его к носу, из которого, как видно, тоже текло. Потом провёл большим пальцем по подбородку, чуть задевая нижнюю губу, и от этого жеста в груди что-то заныло. Он ведь сейчас её не… Но он только погладил Мию по щеке, заправил прядь волос ей за ухо и спросил:

— Успокоилась?

Да, она успокоилась. А ещё разозлилась, правда, исключительно на саму себя. Нашла перед кем показывать свою слабость! Нашла перед кем ныть, а ещё и обниматься, это вообще что-то немыслимое! Он ведь мог воспользоваться ею, с него станется, Мия это прекрасно знала!

Она с силой сжала челюсти, так, что зубы почти скрипнули, а потом повела плечами, выворачиваясь из его объятий, и пробурчала:

— Руки при себе держите.

Чародей усмехнулся, но сразу же отстранился, одёрнул смятую, наверняка насквозь мокрую рубашку, а потом махнул рукой и сказал:

— Иди к своему зеркалу, Ласточка. И да смилостивится Владыка над тобой.

Глава XII. Пред зеркалом воспоминаний. Часть V

Непроглядно-чёрная поверхность зеркала внушала страх. Даже издали она казалась жутким провалом в небытие, так что понадобилось собрать все свои силы для того, чтобы хотя бы к нему подойти. Ноги не слушались, во рту всё пересохло, а ладони, наоборот, покрылись липким потом.

— Что… Что я должна сказать? Какое-то… заклинание? — запинаясь и глотая звуки, спросила Мия.

— Просто скажи, что именно хочешь увидеть.

Она замерла над зеркалом, словно над пропастью, пытаясь осмыслить эти слова. Что она хочет увидеть? А вообще хочет ли? Кажется, в этот момент она больше всего хотела отсюда убежать как можно дальше, сжаться, спрятаться, закрыть голову