Шрифт:
Закладка:
Тут не мудрено было впасть и в отчаяние. Чем труднее становилось жить, тем чаще думал я о Магдалене и о данном ей слове. Она сказала, что будет ждать хоть три года, но ведь это так долго. А я тосковал по ней, мне не терпелось ее увидеть. Мы уговорились не встречаться все это время, чтобы не выдать себя. Такая предосторожность казалась мне чрезмерной. Впрочем, может, Магдалена и права, ей ли не знать своих односельчан?! Так или иначе, положение мое было незавидным, и увольнение рабочих на лесопильне только усугубило его — не миновала сия чаша и меня.
Невеселая наступала весна. Тщетно старьевщик играл по всей деревне на своей дудочке. Окна моего домишка все еще были заколочены досками, хотя лед давно уже уплыл к низовьям и стаял последний снег. Солнце со дня на день пригревало все горячее, и из земли Стала пробиваться трава. Мне предстояло настлать в доме полы, вставить оконные рамы, сложить плиту на кухне. Но, увы, всякий раз я наталкивался на одно и то же неодолимое препятствие — отсутствие денег. И так и этак пытал я счастье, но, видно, оно в ту пору отвернулось от меня.
В лесном деле заработки не предвиделись, да и на фабриках тоже, поэтому дядя с тетушкой посоветовали мне остаться в родной деревне, подсобить им по хозяйству, а в свободное время подрабатывать у крестьян на полевых работах. По правде говоря, у меня и не было другого выхода.
Но так уж бывает в жизни, что помогает случай. Так произошло и со мной. Как-то на Турчанщину с юга приехал незнакомый человек покупать лошадей. Лошадей требовалось ему много. И хотя до этого я скупал лес, наши деревенские присоветовали ему меня в качестве надежного помощника. Дескать, вырос в деревне, с малолетства привык ходить за скотом и уже мальчишкой знал толк в лошадях. Я поддался на уговоры, и мы ударили по рукам. Надо пользоваться случаем, думал я, хотя и сознавал, что коммерция — дело ненадежное. Но я знал, чего хочу, и упорно продвигался к цели. Мне пришлось изрядно потрудиться, прежде чем дело пошло на лад. Заказы я получал один за другим. И уж не знаю, чему это приписать, случаю или везению — ни в то, ни в другое я не верю, — но бумажник мой снова округлился, и я с нетерпением ждал, когда мы кончим скупать лошадей и я смогу наконец достроить свой дом. На заработанные деньги я намеревался также к той земле, которая досталась мне в наследство от родителей, прикупить еще полоску, чтоб было у нас для начала мало-мальски сытое житье. Будущее уже не рисовалось мне столь мрачным, обступившая меня тьма начала редеть.
В ту пору произошло и еще одно непредвиденное событие. Я усердно посещал ярмарки, куда приводили коней со всей округи, особенно после того, как прошел слух, что их скупают куда-то на юг и хорошо платят. Как-то на ярмарке в Жилине, к величайшему моему изумлению, знакомый газда вывел продавать того гнедка, которого одалживал мне прошлым летом для поездки в верховья Оравы. Я тотчас же сторговал его. Теперь, сказал я себе, ты должен заработать столько, чтобы оставить коня в своем небольшом хозяйстве. Остальных купленных жеребцов я поручил заботам погонщиков, а своего повел под уздцы, разговаривая с ним, как с человеком. С ним меня связывало пережитое. Как-никак именно он был свидетелем клятвы, которую мы с Магдаленой дали друг другу в лесу. Я и сейчас убежден, что он все понимал — наши чувства, нашу большую любовь. Я радовался, что мы снова вместе, и ежедневно беседовал с ним на конюшне у дяди. Радость моя была безгранична.
Мне казалось, что это не случайность, а, может быть, знамение, и мне удастся на этом коне привезти Магдалену в мой дом.
Между тем мы продолжали скупать лошадей. Мне предстояло выполнить последний заказ. Несколько вагонов с лошадьми уже находились на пути к югу, как вдруг неожиданно закрыли границу: из-за разразившейся эпидемии вывоз лошадей был запрещен. Вагоны вернулись полными, и вся ответственность за животных легла на меня.
Случившееся удручало меня. В особенности, когда я думал о Магдалене. Но я не роптал, не трусил, не терял надежды. Надо как-то выкручиваться. И тогда я обошел несколько усадеб, сахарных, винокуренных и конных заводов; часть лошадей распродал в розницу крестьянам, по деревням. Вымотался вконец, но все-таки вышел из положения.
Прошла даже молва, будто я сказочно разбогател. Разумеется, это было не так. На все про все остались у меня лишь гнедой да какие-то гроши наличными. Снова передо мной встал неумолимый вопрос: что же дальше?
Я помогал дяде на поле; вместе мы обрабатывали с ним землю одной старушки. Дети ее жили в городе и по роду своих занятий землей заниматься не могли. Долгие годы старушка мучилась и жаловалась на нестерпимое свое житье. Но однажды она получила от детей письмо, в котором те предлагали ей отдать дом и землю в аренду, а самой перебраться на постоянное жительство к ним, в город. Дядя уговорил меня взять у нее дом и землю — пока внаем, а когда встану на ноги, постепенно выплатить всю стоимость. Мы быстро поладили со старушкой. Она переехала в город, а я стал вести ее хозяйство. Единственное, что меня угнетало — мой недостроенный домик у ручья. Но тетушка вполне резонно заметила, что к тому времени, когда у меня народится сын, успею и дом построить; на том мы и порешили.
Итак, дело снова шло на лад. Теперь у меня есть угол, где Магдалена может приклонить голову, а ее добрая душа — найти покой, есть, слава богу, чем прокормиться, и я решил ехать за ней. Но сперва я хотел довериться дядюшке с тетушкой. Мы сидели у них за столом и толковали о разных разностях. Мое признание удивило их до крайности. Неужто в деревне не нашлось бы для меня невесты, незачем ехать за тридевять земель; однако больше всего претил им норов Малярихи. Но когда я рассказал старикам о нашей большой и чистой любви, они тотчас склонились на мою сторону и стали
