совершенно не задела его сердце. Приученный всегда говорить правду, он только что соврал так легко и свободно, словно тренировался с самого детства.

Простую деревянную дверь давно не приводили в порядок. Старая коричневая краска пузырилась на створках, бесстыдно обнажая в разломах светлое дерево. Сантьяго постучал условным стуком кадетов Навигацкого и, решительно отворив дверь, вошел внутрь кабинета.

За большим столом, на котором царил тщательно организованный беспорядок, долженствующий демонстрировать занятость хозяина кабинета, сидел в шитом золотом мундире молодой мужчина, в котором Сантьяго с трудом узнал однокашника. Тот изумленно смотрел на вошедшего, он никак не ожидал услышать то, что только что услышал.

– Пепе! – вскричал Сантьяго, протягивая руку. – Да тебя не узнать!

Вихрь сомнений пронесся через голову первого помощника коменданта. С одной стороны, ему хотелось показать этому самоуверенному гранду, что он уже не бедный кадет, заглядывающий в рот своему знатному приятелю, а человек, облеченный чином и вознесенный им на вершину власти. С другой, за годы ненавидимой им муштры в Навигацком Сантьяго был одним из немногих помогавших ему кадетов, более того, он даже считал его своим другом. Правда, все это было давно, до того, как должность и связанные с нею почет и деньги круто изменили расстановку сил. Пепе не успел решить, как правильно себя повести – привычка приняла решение за него.

– Сантик! – произнесли его губы, а рука сама собой двинулась навстречу протянутой руке приятеля. – Как ты сюда попал?

Потом, когда молодой гранд де Мена покинул его кабинет, Хосе Асеро долго размышлял о случившемся и вырабатывал линию поведения при встречах с однокашниками. Сантьяго застал его врасплох, но больше такого позора с помощником коменданта не должно было произойти. Теперь он был готов, всегда настороже и знал, как себя вести.

– Ты не поверишь, – начал Сантьяго, усаживаясь в кресло, в котором после обеда любил отдыхать Пепе. Кресло не предназначалось для посетителей, им долженствовало стоять перед столом, под испытывающими взорами помощника коменданта, или, самое большее, почтительно сидеть на простой табуретке. Но Сантьяго даже не подумал усаживаться на эту колченогую табуретку, ведь он пришел к старому другу и держался с ним накоротке.

– Так вот, ты не поверишь, Пепе, но я дрался с самим Барбароссой. На мечах, как в Навигацком. Только мечи были не деревянными. Он атаковал в стиле Иносенсио, такими же прямыми выпадами прямо в лицо. Но я уже был готов, благодаря нашему с тобой общему другу, и умел ответить.

– И что? – с оживлением спросил Пепе. – Чем кончился бой? Про «Гвипуско» мы уже знаем, подозревали Барбароссу, его почерк. Но вот про рукопашную с бандюгой я и подумать не мог. Расскажи-ка, расскажи.

Важность вдруг слетела с него, из золоченого мундира выглянул заинтересованный дракой юноша.

– На мечах мы были почти равны и рубились довольно долго, вернее, он забавлялся со мной, как кошка с мышкой. Ни разу не отбил мой меч, а просто отскакивал в сторону. Все мои удары попадали в пустоту. Потом ему надоело, он взялся за «скорпион» и… в общем, выбил у меня оружие. Пираты потащили меня к планширу, хотели выбросить за борт, но Барбаросса в последний миг их остановил. Я глазом моргнуть не успел, как в полном одиночестве оказался в шлюпке посреди моря.

– С чего это он смилостивился? – спросил Пепе. – Барбаросса никого не жалеет.

– Черт его знает, – развел руками Сантьяго. – Сказал, будто ему понравилось, как я дрался. Мои солдаты с «Гвипуско» сражались хуже некуда, – он махнул рукой, и Пепе понимающе кивнул.

– Не радо рассказывать. У меня в подчинении несколько сотен таких болванов. Не дай Бог Барбаросса атакует Кадис, они разбегутся при первом орудийном залпе.

Сантьяго продолжил рассказ. Он вдруг понял, как ему хочется поделиться пережитым с кем-нибудь из близких. Он ждал этого от отца, надеялся на беседу с ним, но тот даже не начал разговора, и вот теперь скрытое волнение вырывалось из Сантьяго, словно вода из переполненного бурдюка.

– Где могут прятать твоего брата? – повторил Пепе, когда Сантьяго закончил говорить. – Мне не докладывают о происшествиях такого рода. Сам понимаешь, не мой уровень. В портовых притонах творится черт знает что, и навести в них порядок практически невозможно. Да я и не пытаюсь расчистить эти авгиевы конюшни.

Пепе умолчал о том, что каждый месяц получает от хозяев этих самых притонов солидную мзду, предназначенную как раз для того, чтобы он не пытался изменить сложившийся порядок вещей.

– Однако есть у меня человечек… – помощник коменданта постучал пальцами по столешнице. – Официально он числится продавцом надгробий, а чем занимается на самом деле, я даже знать не хочу. Потому что такое знание потребует от меня вмешательства. Хе-хе, если говорить вкратце, его деятельность способствует расширению объемов его же торговли. Надеюсь, ты понимаешь, что я имею в виду?

– Понимаю, – ответил Сантьяго.

– Свою свободу он покупает тем, что регулярно сообщает мне о событиях в ночной жизни припортовой территории.

– Доносчик? – уточнил Сантьяго.

– Я не люблю этого слова, – поморщился Пепе. – Лояльный власти человек!

– Отлично! Называй его как находишь удобным. Давай имя и адрес!

– Зовут его Аделберто, с утра и до ночи он сидит в своей конторе неподалеку от таверны «Белый лев». Спросишь любого прохожего, его все знают. Разумеется, просто так он тебе ничего не скажет.

– Не волнуйся, – Сантьяго вытащил из кармана горсть монет, – за этим дело не станет.

– Денег будет недостаточно, человеку с улицы Аделберто не скажет ни слова. В тех играх, которыми он занят, расплачиваются головами, а не золотом. Если ты будешь сильно настаивать, то за большую сумму он сплавит тебе ничего не значащие сведения. Погоди, я дам тебе кое-что.

Пепе подошел к столу, взял колокольчик и позвонил. Спустя несколько мгновений дверь отворилась и в кабинет с почтительнейшим поклоном вошел слуга.

– Мне нужна зажженная свеча.

Сантьяго поразился, с какой скоростью Пепе сменил тон. Теперь он говорил надменно и требовательно, как и подобает высокородному дворянину, когда тот снисходит до разговора со слугой. Сантьяго прекрасно помнил жалостливые рассказы Пепе о его жизни в родительском доме. Ему приходилось самому чистить свое платье, а иногда даже собственноручно растапливать камин.

Слуга, пятясь, вышел из комнаты и беззвучно прикрыл за собой дверь.

– Кто его так здорово вымуштровал? – удивился Сантьяго.

– Я, – с нескрываемой гордостью произнес Пепе. – Требовательность и настойчивость – вот чем я руководствуюсь в обращении с подчиненными. И уж поверь мне, Санти, – в его голосе зазвучали почти покровительственные нотки, приличествующие умудренному жизнью мужу, – такая линия приносит плоды. Из чего, собственно, состоит