Шрифт:
Закладка:
Откровенно объяснив затруднение Валуеву, она спросила, можно ли это исправить. Любезный министр уверил, что безусловно можно: будут даны ордена и уездным предводителям дворянства.
Помолчав несколько, Мария Александровна спросила Валуева:
– Знаете ли вы, что вам уже назначают преемника?
– Да, государыня, я знаю об этом.
– Как, и вы так об этом говорите? Это заставляет меня призадуматься… Верите ли вы в изменчивость мысли того, кто вас назначил?
– Прошу извинить меня за это, ваше величество, но надо быть всегда готовым к превратностям, которым подвергнут… деловой мир.
– Я надеюсь, вы не падете духом, – многозначительно отвечала императрица, протягивая на прощание руку.
Чего больше в движении Марии Александровны – любви к мужу или обеспокоенности государыни, – трудно сказать, но подлинно в ней было и то и другое.
Занявшись было делами, Александр Николаевич как будто не мог усидеть на невских берегах. 10 ноября императорская семья отбыла в Москву.
Основание для поездки было немаловажное: уже полыхала Польша и следовало убедиться в спокойствии внутренних губерний и постараться укрепить это спокойствие и веру в царскую власть. Из дневниковой записи Валуева от 14 сентября следует, что эту мысль государю подсказала Мария Александровна.
28 ноября в Кремле состоялся торжественный прием дворянских депутаций, а затем – городских голов, мировых посредников и крестьян Московской губернии. Там Александр, подозвав мужиков поближе, сказал им:
– Здравствуйте, ребята! Я рад вас видеть. Я дал вам свободу, но, помните, свободу законную, а не своеволие. Поэтому я требую от вас прежде всего повиновения властям, мною установленным… Затем, не ожидать никакой новой воли и никаких новых льгот. Слышите ли? Не слушайте толков, которые между вами ходят, и не верьте тем, которые вас будут уверять в другом, а верьте одним моим словам. Теперь прощайте, Бог с вами!
Друг за другом последовали балы в Кремлевском дворце, охоты на медведей и лосей. 6 декабря, в день памяти святого благоверного великого князя Александра Невского, отметили именины второго сына, а еще через две недели вернулись в Петербург.
Неколебимо прочной виделась императору Россия. Возникавшие волнения были, натурально, неизбежной данью начатому им общественному перевороту, но Никсе он оставит державу сильную и сплоченную, достойную славы предшествующего тысячелетия. Так думалось Александру Николаевичу, и не подозревал он, что наследник только предполагался в заложники, а вот сам он подлинно стал заложником начатых им же реформ.
Польша всегда служила источником беспокойства для династии Романовых. Славянский край, попавший под католичество, в составе империи редко затихал полностью, взрываясь заговорами, волнениями, восстаниями.
Милостивое расположение Александра II к польским его подданным выразилось в первый год его царствования в амнистии, дарованной эмигрантам-полякам и в облегчении участи политическим ссыльным из уроженцев Царства Польского. Вожаки групп, на которые делилась польская эмиграция: «белые» – консерваторы и «красные» – радикалы, протестовали против принятия царского всепрощения, но значительное число поляков воспользовалось им. Многие участники восстания 1830–1831 годов вернулись из Сибири.
Правда, в том же 1856 году в Варшаве Александр Николаевич произнес знаменитую фразу «Point de reveries»[2]. Нараставшее неуклонно движение к полной национальной независимости вели те же «белые» с дворянами-землевладельцами и высшим католическим духовенством и «красные» с ксендзами, чиновниками, горожанами, учащейся молодежью. Царская власть в лице наместника князя М.Д. Горчакова нисколько движению не препятствовала, напротив, выступала в Петербурге ходатаем за поляков.
Организованное движение вышло на поверхность летом 1860 года, когда в Варшаве прошли манифестации от костелов в память деятелей освободительного движения. В Бельведерском дворце решили, что хождением по улицам с песнями все и ограничится, но как бы не так…
28 марта 1862 года Александр II телеграфировал князю М.Д. Горчакову в ответ на его тревожное сообщение: «Варшавские беспорядки меня не удивляют, ибо мы их ожидали. Надеюсь, что порядок будет восстановлен энергическими мерами без всяких уступок». Самый дух царского послания в высшей степени характерен, ибо весь из прошлого, безвозвратно ушедшего николаевского времени. Пока Александр Николаевич действует по инерции. Вскоре окажется, что беспорядки перерастают в нечто большее, и тогда к известным «энергическим мерам» будут добавлены иные средства, и Польше будет дарована земельная реформа, а Финляндии заодно – сейм… А пока события развивались в высшей степени неожиданно для обитателей Зимнего дворца.
Весной возникли волнения, и царская власть согласилась пойти на некоторые послабления польской аристократии, лидером которой выступал один из богатейших землевладельцев граф Александр Велепольский, продвигавший идею восстановления автономии Королевства Польского. Он был привлечен к управлению делами края. Поскольку стареющий генерал Горчаков просил о присылке еще кого-нибудь, являя неспособность справиться с делами, он был вскоре заменен. На посту наместника сменили друг друга граф Ламберт, граф Лидерс, а с введением военного положения добавился генерал Сухозанет, начавший железной рукой наводить порядок. Но все это был паллиатив. В Зимнем дворце обсуждался польский вопрос, и было предложено направить в Варшаву одного из царских братьев.
Первым кандидатом оказался великий князь Михаил. По дневниковым записям Валуева, он просто испугался труднейшей миссии и постарался ее избежать. Тогда назвали имя Константина.
Константин Николаевич после решения крестьянской проблемы весь обратился к польским делам, много думал о них, много толковал с приближенными. Образ жизни его и характер не переменились. Вот записи из его дневника за апрель 1862 года: «Вечером у меня в кабинете для жинки играли трио Бетховена. Прелесть, и весь вечерок очень хорошо удался». «На большом параде, когда скакал после проезда государя, лошадь на скаку ударила задней ногой в мою ногу ниже икры. Не очень больно, но стало влажно. Обильное кровотечение». «Был утром с обыкновенным докладом у Саши».
Валуев, близко узнавший его в эти дни, дает великому князю такую характеристику: «Он умен, но исполнен странных противоречий, имеет опыт в делах и порою изумительно незрел, обнимает быстро, понимает тонко, а в некоторых вопросах почти детски наивен». По мнению Валуева и немалой части царедворцев, Константин Николаевич сознательно стремился занять пост в Варшаве, дабы обрести наконец самостоятельное положение, избавиться от роли «второго номера», постоянно выглядывающего из-под руки Первого. В этом его поддерживала жена Александра Иосифовна, энергичная и честолюбивая, которой уже виделся свой двор, свое царство. Строгая Анна Тютчева, ревниво относившаяся к поползновениям Константина и Александры играть значительную роль, так отзывалась о ней: «Великая княгиня не умна, еще менее образованна и воспитана, но в ее манерах и в ее тоне есть веселое, молодое изящество и добродушная распущенность, составляющие ее прелесть…» А великий князь пока еще пылко любил свою жинку.
