Повернувшись туда, куда указал Варг, Тави успел увидеть царицу, исчезающую в затянувшем лагерь тумане – подарке ритуалистов. Китаи преследовала ее. Этого Тави ожидал. Чего он не ожидал – так это что обе пронесутся по крышам полотняных палаток легиона.

Эти белые палатки рассчитывались большей частью на северную погоду, защищали от воды и снега. Два столба поддерживали концы длинной жерди, образующей гребень крыши. Толщиной эти перекладины были не больше ладони. Китаи с царицей летели по ним как по широчайшему проспекту старой столицы Алеры.

Тави подпрыгнул и вознесся вверх на ревущем воздушном столбе. Без помощи фурий человеку не угнаться было за их бегом, но полет все же был быстрее.

– За принцепсом! – проревел кто-то внизу – возможно, Максимус.

С ревом его потока слился другой, и Тави увидел за плечом несущегося следом Красса – с его обагренного клинка капала свежая кровь.

Китаи перескочила с палатки на палатку, сделала полшага по длине следующей и вслед за царицей прыгнула на третью. Пока Тави летел к ней, она сократила разрыв до одного шага и следующим прыжком должна была настигнуть царицу. Меч Китаи светился аметистом. (Кровавые во́роны, как это у нее получается? У Тави огонь всегда выглядел… ну, просто огнем.) Он, как язык ящерицы, лизнул икру царицы, и только судорога раненой конечности не позволила ему перерезать пяточное сухожилие. Калечащий удар должен был замедлить бег царицы и позволить искусным заклинателям фурий из Первого алеранского ее догнать.

Царица развернулась в прыжке, невозможном без участия воздушных фурий, и выбросила когтистую ступню в лицо Китаи. Та, ожидая ответа, перехватила удар левым предплечьем, но без поддержки фурий земли она была не ровня царице. Удар переломил ей кости и порвал плоть, брызнувшую кровавыми каплями. Вскрикнув, Китаи сорвалась вниз, упала и развалила палатку. Царица оттолкнулась от горизонтальной жерди за миг до ее падения и продолжала стремительный бег.

На миг она встретилась глазами с Тави, и тому стало жутко. Он повидал несколько цариц, и ни разу не замечал на их лицах никакого выражения, а лицо этой не было гладкой маской. Она улыбалась по-детски восторженной, радостной улыбкой, как улыбаются дети в разгар любимой игры или подарку на день рождения.

Кровавые во́роны, да ей весело!

С гневным криком Тави ускорил полет, занеся меч для кавалерийского удара на скаку, но Красс с его многолетним опытом заклинания воздуха обогнал командира. Он перекинул клинок в левую руку и нацелил острие в правый бок бегущей царице. Молодой трибун явно рассчитывал отвлечь врага, позволяя Тави нанести смертельный удар слева. Тави чуть подправил направление полета – ветряной поток от Красса в клочья изорвал ему плащ. Выправившись, Тави нагнал добычу через полминуты после Красса.

Но еще до того царица танцующим движением развернулась и взмахнула бледной рукой, рассыпав вокруг себя облачко кристаллов.

Красс ничего не мог сделать. Кристаллики соли поразили его внезапно, превратив его ветряных фурий в рваные клочья. Он с коротким негодующим криком рухнул в море белой холстины, ломая толстые колья опор и разрывая толстую ткань костедробительной скоростью падения.

Тави закрутился в воздухе, едва уйдя от града соленых крупинок и едва не утратив власти над полетом. Отчаянный толчок ветра подбросил его вверх от груд палаточной парусины, и резкий металлический смешок царицы прозвучал жестокой издевкой. Движение ее руки породило огненный шар, накрывший полдюжины выбиравшихся из палатки легионеров, а потом она на каждом шагу разбрасывала такие шары направо и налево, убивая людей, как ребенок топчет муравьев. По ее следу тянулись крики ужаса и страдания.

Тави, выровняв полет, злобно мотнул головой. Нельзя было поддаваться гневу. Царица смертельно опасна и смертоносно умна. Она не смеха ради затеяла эту гонку по палаткам. У нее есть цель, она куда-то ведет.

Тави не пришлось высматривать, что́ их ждет впереди, и царица, сообразил он, знала это не хуже его. Расположение легионных лагерей было одинаковым по всем краям державы, обдумано и отлажено за века, и он, похолодев, понял, что, держась распорядка, сам дал врагу преимущество.

Она направлялась к палаткам целителей.

Тави зарычал, забыв обо всем, кроме скорости воздушного потока – и обогнал ее. Он выиграл пятьдесят, шестьдесят, семьдесят ярдов, а потом пришлось спускаться под самым неудобным углом – лежа в воздухе боком, ногами вперед. Коснувшись земли подошвами, он призвал ее выровнять и замедлить свое движение, не выбив из-под него ног и не дав дураку сломать шею.

Оставив за собой борозду шириной со свою подошву и глубиной в шесть дюймов, гоня перед собой, как корабль перед носом, волну почвы, камешков и обрывков весенней травы, он проехался ярдов на пять, чтобы остановиться перед входом в шатер главного целителя. Едва он развернулся и снова зажег огнем свой клинок, как в грудь ему врезалась царица ворда, втолкнув в палатку и прямиком в опорный столбик у входа.

Тави отбил протянувшуюся к его горлу руку с черными ногтями – она расплывалась в стремительном движении – выронил меч и другой рукой сгреб царицу за волосы, покатился вместе с ней по земле и вбил в край металлической целительной ванны, придавив ее стройное тело своим, в тяжелых доспехах. Вода выплеснулась из сплюснутой тяжелым ударом ванны. Царица толчком выпустила воздух из груди. Боль, которую до последних секунд сдерживала твердость металла, накрыла Октавиана волной, и он вспомнил, что отказался от магии металла, чтобы замедлить расходившийся от раны яд.

Царица с кошачьим проворством подтянула под себя четыре конечности. Ее огненные шары опалили полдюжины целителей и двух раненых из Ривы, превратив их в куски мяса. Молодая женщина в одежде целителя и серебряном рабском ошейнике должна была стать следующей. Но Фосс заслонил ее, отпихнув в сторону так, что женщина перевернулась – и сам утонул в огненном сполохе, оставив после себя обугленные кости и оплавленную сталь.

Царица, шипя, вновь занесла руку, но молодая женщина, ради которой погиб Фосс, была не кто иная, как Доротея, в другой, прежней жизни – жена консула Антиллуса.

Закованная в ошейник собственными союзниками, получив приказ никому не причинять вреда, она стала служить нарождающемуся Свободному алеранскому легиону. Ошейник, можно сказать, вырезал разъедавшую ее опухоль честолюбия, так что за месяцы, что она была рабыней, она сделала больше добра, чем за всю жизнь гражданкой. Ее, водяного мага невиданной в легионах