Уже несколько недель среди солдат и гражданских служащих упорно ходили слухи о грядущих переменах. Мы решили спросить об этом своего командира.

– Мне ничего об этом не известно, – буркнул де ла Валле, наблюдая за возведением своего нового дома.

Для строительства полковник откомандировал в Волынку целого обер-лейтенанта, командира роты и архитектора по образованию, а также 20 солдат из саперного взвода. Кроме того, для работ были привлечены еще 40 русских женщин. За три недели бревна подогнали друг к другу и возвели стены. Осталось только выложить печь, проложить потолочные балки и покрыть крышу. В доме, возводимом рядом с пахотным полем и зарослями кустарника, было предусмотрено три комнаты, кухня, каморка для денщика, ванная и веранда. Строительные материалы доставлялись в основном из Рыльска.

– Уж не собираетесь ли вы навечно поселиться здесь? – как-то раз пошутил я.

Полковник в ответ только зло взглянул на меня. Он вообще не замечал мрачных физиономий саперов и вздохов женщин, которых он оторвал от семьи и хозяйства.

В деревне появились местные жители.

– Зачем вы сюда пришли? – спросили их.

– Вы все равно отходите, и мы хотим вернуть свое.

– Нам ничего об этом не известно. Кто распространяет подобные слухи?

– Все в округе об этом говорят, – пожимали крестьяне плечами.

В скором времени взамен Леера прибыл новый молоденький майор, а Хюллеру было отказано в отпуске. Я сам принимал на вокзале молодое пополнение в количестве 150 человек, прибывшее из Германии. Они толковали о том, что скоро что-то начнется. Но что? Все вокруг говорили о грядущих переменах, но мы понятия не имели, о чем идет речь.

Русские тоже активизировались. Кто-то поджег конюшню, в которой было 100 лошадей. Большинство животных погибло. Артиллерия противника стала обстреливать Рыльск два, а то и три раза в день. Дорога в дивизию стала небезопасной, поскольку русские стреляли по всему, что движется. Из штаба дивизии привезли новые карты, на которых вокруг Курска отчетливо просматривалась гигантская дуга из глубокоэшелонированных линий обороны. Надо признать, что наша разведка оказалась на высоте. На картах хорошо было видно, что оборонительные линии состояли из системы глубоких бункеров и уходили на 15 километров[179] в глубь русского тыла. По сравнению с такими линиями оборонительных сооружений наша возведенная линия обороны была просто детской игрушкой.

Особо настораживали нанесенные на картах красные треугольники возле Орла и Белгорода. Было непонятно: то ли мы будем наступать, то ли русские. Напрашивался вывод, что нам предстояло ликвидировать выступ линии фронта, так называемую Курскую дугу. Близился июль, и земля просохла. Техника и повозки двигались по ней без помех, уровень воды в реках достиг своего минимума.

Затем зарядили дожди. Мне пришлось сидеть у себя в комнате в готовности в любой момент выехать туда, куда мне укажут, в качестве курьера. Чтобы скоротать время, я занялся чтением «Илиады».

В ночь на 2 июля я привез из штаба дивизии новые приказы. Ширина обороны полка увеличивалась, 2-й батальон отводился в тыл. На его место вводился полевой запасный батальон под командованием гауптмана Сперанского. Фамилия командира показалась мне знакомой, и я вспомнил, что это тот самый Сперанский из полка Листа! Тогда он был еще фельдфебелем и командовал взводом в нашей роте. Они дружили с Хельцлом, и меня он всегда поражал своей способностью не пьянея выпить огромное количество спиртного.

– Так-так, – проговорил я себе под нос, – вот кто, значит, займет место людей Шперла!

Затем в тыл отводился 1-й батальон. А на его место выдвигался маршевый батальон гауптмана Френссена. В этих пехотных батальонах не имелось тяжелого вооружения. Из транспортных средств у них были только телеги. Они даже не имели своей полевой кухни.

На следующий день меня снова отправили в штаб дивизии. Там мне сказали подождать, пока будут оформляться секретные пакеты. Выйдя на свежий воздух, я нос к носу столкнулся с генералом.

– Что поделывает де ла Валле? – поинтересовался он. – Все еще парится в сауне? Все, веселая жизнь закончилась. Пакуйте вещички!

– Господин генерал?

– Вам надлежит выдвинуться сюда и изобразить из себя дивизию. Я же с двумя другими полками пойду на юг. Оборону будете держать 5 батальонами. Я дам вам в поддержку артдивизион Кюфера и танковое подразделение.

– Мы должны держать оборону на участке фронта 40 километров шириной?

В ответ генерал только фыркнул:

– Передайте де ла Валле мой привет!

На обратном пути моим попутчиком оказался некий оберлейтенант, которому предстояло предстать перед военно-полевым судом за то, что вместе со своими унтер-офицерами он выпил весь неприкосновенный запас спиртного. Оберлейтенант пробыл у нас целый день и успел показать себя заядлым картежником, да к тому же на рояле он играл почти как Легар. Родом он был из Вены, разругался с родителями из-за девушки и поэтому пошел служить в армию. У оберлейтенанта имелись небольшие усики и длинные черные волосы. Своим видом он напоминал мне цыгана.

– Что вы будете делать, когда закончится война? – спросил я его.

Но он не ответил, а продолжал играть. Потом развернулся к нам и сказал:

– А что мне делать? Голос у меня есть, деньги с собой. Я – негодяй, поскольку предстоящий суд наверняка лишит меня звания. Пойду работать учителем или к кому-нибудь в услужение.

Мы восприняли его ответ как шутку, поскольку он захохотал и принялся хлестать одну рюмку коньяка за другой. Видимо, ему не было никакого дела до нашего участия.

На следующий день мы передислоцировались в село Дурово, растянувшееся вдоль дороги на голом месте. Лесов поблизости не было, и только небольшой ручеек питал своими водами озерцо, поросшее травой по берегам. По улице ходили женщины в изношенных, но чистых платьях. Гауптман Вильдпред и начальник финансовой службы полка подготовили к нашему приезду места для расквартирования.

Как-то раз мне пришлось побывать в городе Глухов[180]. С нами был старший офицер службы разведки корпуса. На огромном лугу за забором из колючей проволоки мы увидели не менее 6 тысяч женщин, собранных для отправки на работы в Германию. В большинстве случаев ехать они не хотели[181].

– Настоящий невольничий рынок! – воскликнул подполковник и, заметив, как некоторые девушки пытались поцеловать сапоги охранников, умоляя отпустить их домой, добавил: – Нам должно быть стыдно!

– Неужели ничего нельзя сделать? – поинтересовался я.

– Мы пытались, – отозвался подполковник, – довести до партийных инстанций, что нам предстоит жить с этим народом и с ним надо ладить. Но там засели одни негодяи и бездельники, отлынивающие от военной службы, которые подобными акциями зарабатывают себе кресты за заслуги.