Шрифт:
Закладка:
Я невольно потянул ее в сторону. Она вполоборота посмотрела на меня, и улыбка ее сделалась еще насмешливее.
– У вас, княжна, не женские нервы, – сказал я, – у вас даже не наши солдатские нервы. Вы – исключительная натура. Родившись мужчиной, вы были бы образец твердости, мужества, храбрости и… неумолимой жестокости…
– Да! Но так как я не мужчина, то я могу выбросить все эти добродетельные качества за борт и мирно прозябать в качестве российской женщины…
И она быстро двинулась вперед.
LI
– Это впереди Малахов курган? – спросила она.
– Да! Это Малахов курган.
– Это тот, который считают главным – теперь, когда на это указали французы? Пойдемте туда, я давно на нем не была… Притом так жарко, со мной нет зонта. Хочется куда-нибудь в тень.
Я рассказал ей, как я неожиданно, вчера ночью, попал на этот курган, рассказал мои ощущения во время штурма. Она слушала меня и тихо всходила на холм, тяжело дыша. От всей ее стройной фигуры веяло таким сильным ароматом. Она так близко прижималась ко мне, так сильно опиралась на руку, что голова моя невольно начала слегка кружиться. Мне показалось даже, что она нарочно два раза прижала мою руку к ее волнующейся груди.
– Княжна, – сказал я вполголоса. – Я боюсь вас!.. Я начинаю вас бояться.
Она тихо, кокетливо засмеялась.
– Неужели я такое пугало?! Чем же я так страшна?..
– Вашим бесчеловечием, вашею жестокостью… Вашим стремлением к разрушению… волнениям… бурям… Порой мне кажется, что вами владеет какой-то очаровательный демон…
– Какой вздор! Какие глупости!! Это вы, вероятно, в каком-нибудь раздирательном французском романе вычитали?!
– Как бы желал, – продолжал я, – видеть вас такой, какой я встретил вас после этой ужасной ночи… Помните!.. У вас на квартире.
– Я была больна, слаба… Вы желали бы видеть меня постоянно больной, слабой! Merci, благодарю за желание… Вы, как всякий мужчина, желали бы видеть во мне, женщине, слабое, хилое существо, которое каждую минуту готово прибегнуть к вам под крылышко. Этого вы от меня не дождетесь!.. Я хочу быть равной. Нет! Я хочу быть выше мужчины… в котором гораздо более дряни, всякого вздора, чепухи… чем во всякой женщине… Пустите! Мне жарко…
И она быстро выдернула руку из моей руки и начала обмахиваться душистым платком.
– Княжна, – сказал я, – вы забываете, что природу нельзя победить. Что силы женщины слабее сил мужчины, что ее организм совсем другой.
– Вздор! Вздор! Это вы только себе вообразили. Разве не было амазонок?! Разве наши киргизки не ведут все мужские работы? Да у нас на севере в Беломорье женщины делают все. Они гораздо крепче, сильнее мужчины.
Она быстро остановилась.
– Нет, вас не то пугает во мне. – И она дотронулась до моей руки. – Вас пугает то… что во мне слишком много правды. Я не люблю и не хочу маскироваться и обманывать ни себя, ни других. Я принуждена жить в этом глупом, мрачном, кровавом мире, и… я живу, не отворачиваясь от крови, от смерти – а напротив, радуюсь и тому и другому как разрушению всей этой гадости, которая нас окружает…
– Вы, стало быть, надеетесь на тот мир, на иную, лучшую жизнь.
– На какой мир, на какую жизнь?
– Жизнь в лучшем, идеальном, небесном аире.
Она широко раскрыла глаза и захохотала так дико, что у меня мороз побежал по спине. Этот хохот напомнил мне ее безумный, истерический хохот.
LII
– Что это? Как вы странно смеетесь? – спросил Тоцкий. – Даже за человека страшно.
– Ха! ха! ха! Вот господин (и она указала на меня) верит в какую-то иную, лучшую жизнь в небесном мире…
– Что же тут смешного?! И я верю, и многие, почти все верят. А если бы этой веры не существовало, то и прогресс был бы невозможен.
Она посмотрела на него и ничего не ответила.
– Скажите, пожалуйста, – спросила она. – Мы скоро придем? Ужасно жарко… Даже говорить жарко.
До входа в бастион оставалось не более сотни шагов. Гигинов взял у денщика шинель и вместе с Гутовским и двумя штабными растянули ее в виде тента над головой княжны.
– Да от этого еще более жары!.. – проговорила она. Но все-таки шла под этим импровизированным зонтом.
В самый бастион она едва поднялась и постоянно обмахивалась платком.
– А, ваше сиятельство! Давненько не изволили к нам жаловать! – встретил ее Простоквасов, один из моряков на Малаховом кургане.
– Где у вас тень? Нет ли местечка похолоднее?
– Куда же вас прикажете? В погреб, что ли?
– Вот-вот! – вскричал другой моряк Сванкин. – Сюда!
И он повел всю компанию в восточный угол, где траверзы были выше. – Эй! Дать сюда сидеть на чем-нибудь.
И в один миг матросики натащили досок, туров, ядер и устроили отличную гостиную под открытым небом.
– Это, заметьте, мы теперь только пользуемся этим углом по случаю перемирия, а то это самое опасное место… Видите, сколько здесь ям и чугуна…
Княжну усадили в самый угол. Один мичман сделал ей из старой морской карты нечто вроде веера.
– Чего бы нибудь теперь напиться похолоднее, – попросила она.
– А вот! Вот! Самое холодное! – подхватил толстый Шульц, явившись неизвестно как и откуда с бутылкой шампанского. – Эй! Сверчук! Льду давай, антихрист.
И Сверчук, низенький косолапый матросик с огромной курчавой головой, бросился опрометью и мигом притащил
