— Уф, сколько грязи! — выдохнул Куан, выпрямляясь и закрывая створки окна. — Зачем в себе держал столько времени? Пока катались по лагуне, мог бы на открытом пространстве стравить.

— Да из головы слова цесаревича не выходят, — нехотя признался я.

— А что он сказал? — насторожился Куан, не слышавший нашего разговора.

— Изготовители линейных двигателей каким-то образом узнали, что в моём бронекостюме используются их патентованные изделия. Юрий Иванович предупредил о вероятности охоты за «скелетами».

Наставник задумчиво почесал щеку и стал расхаживать по номеру с лицом, на котором нельзя было прочитать ни одну мысль, роящуюся в его голове. Что-что, а эмоции Куан держать при себе умел.

— Придется звонить твоему отцу, — выдал он логичную мысль. Ведь случившееся напрямую касалась не только меня. — Пусть он по своим каналам решает проблему.

— Не думаю, что Меллонам это нужно, — пробормотал я.

— Они партнеры, — категорично отрезал Куан. — Любая ошибка или недоговоренность в отношениях ставит на грань провала летнюю экспедицию. Ты же знаешь, какие надежды вкладывает в нее Георгий Яковлевич.

— На Аляске мы без Меллонов обойдемся, — наивно решил я.

— Но это не значит, что за нами они не будут приглядывать, — наставник-телохранитель выставил палец в мою сторону. — И я хочу, чтобы ты проявил благоразумие до отъезда в Россию.

— Хм, а парни сегодня пригласили меня в паб отметить победу русского оружия, — с легкой иронией ответил я. — Отказаться нельзя. Прослыву жмотом, что плохо скажется на репутации.

— Не велика печаль, можно пережить.

— Тебе так кажется, Куан. Но все гораздо сложнее. Отношения складываются из таких вот мелких величин, которые создают образ человека, — постарался объяснить я. — Не вопрос, можно и отказаться. А потом по Москве, где мне предстоит жить долгие годы, поползут неприятные слухи. С людьми, которым я отказал в желании вместе выпить, не обидятся, но неприятный осадок останется. И как потом строить отношения, зарабатывать репутацию, если прослыву жмотом?

— Тебе нужно понять, что важно: подстраиваться под мнение серого большинства или самому взять штурвал в руки, — витиевато произнес Куан, но главную мысль, которую он хотел донести до меня, была ясна. — Или есть другая причина, по которой ты бездумно решил провести вечер вне стен отеля.

— Да хочу просто расслабиться, — вздохнул я. — Надоели все эти интриги, ради которых рискуешь, переворачиваешь грязное белье чужих людей, а на деле какая-то пустышка получается.

— Так бы сразу и сказал, — успокоился наставник и пошел открывать дверь, в которую постучали. Двое официантов привезли на тележках заказанный обед.

Подождав, когда они шустро проведут сервировку и удалятся, Куан отодвинул один стул и замер возле него, приглашая меня сесть первым, что я и сделал. Наставник только после меня занял место на противоположном конце.

— Иди, если душа просит, — добавил он. — Только не напивайся. Твой организм сейчас может плохо отреагировать даже на пинту черного эля.

— Блевать потянет? — пошутил я, внутренне насторожившись. Слишком легко сдался Куан. Его такими речами, что я толкнул пару минут назад, не проймешь.

— А то и хуже. Выпадешь из реальности на какое-то время, очнешься связанным где-нибудь в грязном контейнере, в котором тебя в Америку увезут.

Опять не понятно, шутит Куан или серьезно предупреждает о последствиях. Хлебает себе острый томатный супчик, на гладком лбу скопились капельки пота.

— Ладно, не буду пить много, — вздохнул я. — Охота попробовать ирландского эля. А если посплю, силы восстановятся.

— Конечно, поспать не помешает, — Куан поглядел на часы, висевшие в номере. — Во сколько собираетесь?

— В шесть.

— Куда идете?

— Егорка сказал, «Санта Лючия». А ты, разве, со мной не пойдешь?

— Кто-то всю дорогу утверждает, что лишняя опека его раздражает, — пожал плечами Куан. — С тобой будут русские студенты, будущие друзья и товарищи. Вот они и присмотрят. Сам этого хотел.

Я уткнулся в тарелку с гарниром из риса и какой-то морской рыбы с зеленью. Поведение личника выбивалось из стройной картины его взаимоотношений со мной, ломало привычные каноны. Но, скорее всего, в этом нет ничего странного. Куан решил не давить на меня с запретами, а сделает по-своему: тихонько проследит за мной от начала до конца. Да еще волкодавы «Арбалета» где-то рядом крутятся. Чего волноваться? Не захотят же американцы устроить похищение на глазах десятков людей? Или захотят?

— Ладно, я пошел спать, — быстро очистив тарелку, я запил все свежевыжатым апельсиновым соком. — Если не встану сам, разбуди в половине шестого.

— Да, господин, — Куан вернулся к себе, прежнему: вежливому и покладистому.

Задернув шторы в спальне, я завалился на кровать и как только смежил веки, меня закачало на волнах, уносящих в глубины сна. Напряжение сил, с которым я проводил последние бои, дали о себе знать. Откаты, усталость — все это обрушилось на бренное тело с невероятной скоростью, стоило только оказаться в горизонтальном положении, да еще в мягкой постели. Наконец-то, организм почувствовал, что его больше не станут насиловать и отреагировал моментально.

…С удовольствием втягивая в себя резкий запах свежескошенной травы, я открыл глаза и увидел знакомую фигуру в шубе из звериных шкур. Она сидела возле костра и методично раскачивалась, что-то тихо бормоча на незнакомом мне языке. Похоже на песню или обращение к духам, отчетливо прослушивались речитативы. Геванча не видел, как я выполз из шалаша, покрытого берестой, но прекрасно знал, кто гостит у него.

— Не живется тебе спокойно, уол, — прекратив качаться, Верховный шаман прищурил и без того узкие глаза. Смотрел он добродушно и ласково, как дедушка на своих непоседливых, но столь же любимых внуков. — Говорят тебе, сиди под крышей, пока гроза над головой бушует. Не умеешь еще ставить главные задачи, кидаешься как несмышленый тугут на все незнакомое, не думая о последствиях.

— Кто такой тугут? — я обхватил колени руками и стал смотреть в огонь, уже не поражаясь глубинным процессам своего разума. Если я вижу Геванчу — значит, он существует. И к черту рефлексии!

— Молодой олешек, безрогий еще, — шаман ловко извлек из складок своей шубы знакомую трубку, начал набивать ее табаком, после чего бесстрашно полез