— Я все понимаю, Ваше Высочество, — дож не напрягал голос; мягкое урчание мотора позволяло вести беседу даже шепотом. — До меня дошли слухи о недовольстве русского императора выходками Пьетро. Сколько раз объяснял болвану, что его любовные интрижки выйдут ему боком. Мы, аристократы, как бы и не принадлежим себе. Постоянно находимся в свете софитов, каждое наше движение отслеживается объективами фотоаппаратов, а журналисты строят из себя великих аналитиков, раскладывая на мелкие компоненты любую фразу, даже брошенную сгоряча.

Мочениго смотрел в стекло, зыбко отражавшее его отрешенное лицо, едва шевеля губами:

— Пьетро избалован с детства. Моя власть над ним была потеряна, когда я взвалил на себя большие обязательства. Жена, Аделина, немного по-другому представляла воспитание первенца. Когда ему исполнилось шестнадцать лет, на следующее утро из его спальни вышла одна из наших горничных. Заметив меня, она нисколько не смутилась, как будто знала, что ей ничего за это не будет. Штат служанок подбирала лично Аделина, и в нашем доме с тех пор никогда не встречалось девушек старше двадцати пяти лет. Все как на подбор, хоть на обложку «Гламура» сразу фотографируй. Поэтому и возник вариант с вашей дочерью, Юрий. Я долго присматривался к взрослеющей княжне, вел ненавязчивые разговоры с Пьетро, подталкивая его к принятию важного решения… И только позже понял свою ошибку…

— Какую же? — поторопил его Мстиславский. Долгая прелюдия к важному заявлению его напрягала. Но таковы итальянцы, любят облачать в пышные словеса любую проблему.

— Я забыл, что принц привык к молоденьким девушкам, что он не умеет ухаживать, строить отношения. Пьетро всегда брал свое, отчего высокородные аристократки на него обижались. Женщинам особенно хочется чуткости и внимания. И Пьетро, конечно же, загорелся, когда увидел вашу дочь после одной из побед в турнире. А потом, после поездки в Петербург, увлекся настолько, что уже не колебался, желая обручиться только с русской принцессой. Понимаете, Юрий, он был в своей стихии, играл в ту игру, в которую привык с шестнадцати лет, а я, успокоившийся, совсем упустил из виду, что вокруг сына крутятся зубастые венецианские мурены. Скажу честно, Пьетро охладел к женитьбе еще года два назад, когда на горизонте появились одна за другой Тереза Казони, Джоконда Панфили, Франческа Марани — подлая и коварная тварь, решившая играть по своим правилам.

— Марани — ваш враг.

— Именно — враг, — подтвердил Луиджи. — Наши семьи конкурируют за власть уже двести с лишним лет. Интриги, открытые угрозы, доходившие до открытых военных действий на улицах Венеции… Все было. И Франческа, влюбившая в себя Пьетро, захотела воспользоваться слабостью своего муженька, наставить ему рога, столкнуть сына с матерым аристо, чтобы тот укокошил его на дуэли, а после нехитрых судебных манипуляций мы бы подгребли под себя все имущество Марани. Но у твари свои планы. Она узнала от моего сосунка, что у него в России есть невеста, и стала очень осторожно и коварно чернить репутацию Пьетро. Да если бы мозгов у него было побольше, чем у курицы, то не вляпывался бы каждый раз в скандалы с очередной пассией.

— Хочу вас огорчить, дорогой Луиджи, — прервал его Мстиславский. — Пьетро и Франческа любят друг друга искренне, и вы можете сейчас убедиться в этом. Посмотрите личную почту на телефоне.

Дож Мочениго судорожно выдернул из внутреннего кармана пиджака стильный телефон в золотом корпусе, быстро отыскал нужные документы, пришедшие на почту, и хмуро просмотрел три снимка, сделанные каким-то ушлым папарацци.

— Фотографии не самого высокого качества, — сказал он, чтобы не молчать.

— Да, согласен. Но принц и Франческа на них просматриваются довольно четко. Это не похоть, дорогой Луиджи. Они и в самом деле привязаны друг к другу.

— Кажется, они находятся в тайном любовном гнездышке Франчески, — сделал вывод Мочениго, вспомнив, что именно в ту ночь какие-то люди избили его парней. — Не ваша работа, Юрий?

— Если вы думаете, что я сидел в кустах и караулил первый поцелуй молодых людей — нет, — усмехнулся Мстиславский. — Но следили за ними люди из ГСБ. Мы давно подозревали о неблаговидном поведении Пьетро, и в какой-то момент было решено не выдавать Лидию замуж за него. К этому прибавились и ваша страсть к спонсированию людей и организаций, занятых подрывом государственной безопасности России. К примеру, Пясты….

Цесаревич пристально взглянул на дожа, оценивая его реакцию. Крепкий плечистый мужчина, закаленный в политических баталиях, не вздрогнул, но аурный контур тревожно замерцал. Как бы ни старался Мочениго скрыть волнение, физиология организма крепко связана с аурой, и вс1 отражается в её цветовой гамме. Дож испугался.

— Сам факт передачи русского золота Пястам и группе влиятельных аристократов Британской Короны неоспорим, но мы до сих пор в недоумении, зачем вы втянулись в столь откровенный блуд? Вам плохо сиделось под тенью русского престола? Или какая-то выгода, перевешивающая наши взаимоотношения?

— Дьявол попутал, — искренне смутился дож Мочениго, пойманный на горячем. Он даже не пытался сыграть возмущение. — С англичанами все просто. В Лондоне намечаются проекты, на которые у меня банально не хватает личных средств. Русское золото как нельзя кстати покрывает эти расходы.

— А то, что эти проекты направлены на долгосрочный подрыв нашей империи, вы не подумали? На наши же деньги готовят агентов влияния, создают компании-прокладки, где будут работать люди, инструктированные королевскими спецслужбами…

— Мне об этом не говорили, — побледнел Мочениго. — Речь шла о строительстве бизнес-центров, которые аккумулируют все современные инновационные проекты, опять же серьезные вложения в компьютеризацию.

— Я же говорю — прокладки, — скривился Мстиславский. — Допускаю, что вас и в самом деле держали в неведении. Но как объяснить спонсирование Пястов? Здесь-то вся подноготная на виду. Вы серьезно подмочили свою репутацию, Луиджи. Скверно, очень скверно. Мало того, что потеряли расположение русского престола, так еще и расстроили свадьбу. Да, её не будет. Я официально об этом заявляю. Компрометирующих материалов достаточно, чтобы объявить о размолвке.

— Пясты находятся в эмиграции, у них очень тяжелое финансовое положение, — кашлянув, дож слегка воспрял духом, словно решение Мстиславских сбросило с него тяжелый груз ответственности. — Члены рода обращались ко мне напрямую за помощью, и я решил посодействовать в этом, боясь, что эта семейка найдет других спонсоров, которые воспользуются