Шрифт:
Закладка:
Она не стала отвечать.
– Что в бутылке? И где ты ее взял?
Огненосец поднял напиток на уровень глаз и небрежно поболтал.
– Горная ежевика. Рудознатцы верят, что вино из этой ягоды лечит душевные раны. А еще оно придает храбрости, чтобы встретиться лицом к лицу с духами. У Орлиного народа есть обычай: каждый, кто задумал расстаться с жизнью, отправляется провести последнюю ночь на Стол духов и берет с собой бутыль этого вина. Если человек меняет решение, он оставляет бутыль как дар духам. Если нет – выливает вино в огонь, чтобы духи приняли его к себе. Поэтому иначе вино из горной ежевики зовется вином жизни. А где взял… Здесь, – Марий лукаво усмехнулся и скосил взгляд на Итриду – Но позволь оставить местонахождение чудо-погребка в тайне. Мы и так нарушили слишком много запретов.
Итрида приподнялась, морщась, когда позвонки встали на место, размяла шею и потянулась к бутылке.
– Дай.
– Что, вот так просто? И пани не побрезгует пить из горла, да еще и после колдуна?
– Я тебе что, княжна какая? Да и… зараза к заразе не липнет.
Марий криво улыбнулся и протянул Итриде вино. Она взялась за темное запотевшее стекло пониже его пальцев, но дейвас все равно мимоходом погладил ее руку. Надо же, стекло. В Беловодье за него платили золотом, а у рудознатцев пользовали как простую глину.
Помедлив, Итрида отхлебнула большой глоток и подержала вино во рту, сосредоточившись на ощущениях. Легкое и освежающее, как родниковая вода, оно полнилось вкусом ягод и прокатилось по горлу, оставляя за собой след, который, как показалось Итриде, должен был светиться – таким он был ярким.
– Вкусно, – Итрида облизнулась. Марий протянул руку, но она даже не глянула на дейваса. Лишь устроилась поудобнее, чтобы не выронить ненароком бутыль. Дейвас изумленно вздернул брови и покачал головой.
– Будь осторожна. Оно только кажется легким, но всего с одной бутылки ты через час не сможешь даже встать.
– То, что надо, – Огневица отхлебнула еще глоток. Марий хмыкнул и поднялся на ноги гибким кошачьим движением. – Уже уходишь? – глянула бродяжница на мужчину снизу вверх. Еще недавно она хотела остаться одна, но почему-то это желание исчезло, будто смытое ежевичным привкусом на языке.
– Нет. Хочу взять второе одеяло. Ночь будет долгой.
– Марий! – окликнула Итрида повернувшегося было спиной дейваса. – Ты ведь не просто так знаешь об этом вине. И путь к Столу духов тебе хорошо известен. Ты бывал здесь раньше. Зачем? Чтобы нанести знак или?..
Дейвас помедлил, прежде чем вернуться к Итриде и присесть на корточки рядом с ней. Он вытянул руку и принялся закатывать рукав до тех пор, пока не показались переплетенные черные корни. Из них вытянулись вековые сосны, дубы и ели. А в их ветвях запутался тонкий серпик молодой луны, молочно-белый, чуть светящийся внутренним светом. Итрида потянулась к руке дейваса и тронула светлеющий месяц. Пробежала пальцами по давним шрамам и не сразу, но разглядела позади леса солнце – едва намеченное, но всеобъемлющее, пронизывающее лучами весь рисунок.
– Что он значит? – подняла Итрида на Мария потемневший взгляд.
Дейвас не ответил, но и не спешил убирать руку или опускать рукав. Не сразу Итрида поняла, что продолжает касаться черных линий, прочертивших его горячую кожу. А когда осознала, отдернула пальцы, словно обжегшись. Болотник выпрямился, продолжая рассматривать девушку и выхватывая взглядом пушистые ресницы, упрямо сжатый рот, похожие на звезды родинки, усыпавшие бледные щеки, сильные руки, стискивающие края одеяла… Потом все же усмехнулся и проговорил – так спокойно, словно для него и не было этих минут, полных густого томительного молчания:
– Мне тоже доводилось терять друзей, Итрида. Но, расставшись с жизнью, я не смогу защитить тех, кто по-прежнему нуждается в моей помощи. Потому – знак. И эту бутылку когда-то принес сюда я.
Марий отошел от Итриды, оставляя ее наедине со сказанным.
Глава 29. Кровь, чернила, ворожба
Пробуждение было не из приятных, и Итрида недовольно заворчала, нашаривая любимые кинжалы.
Разбираться, кто хлещет ее мокрой тряпкой по лицу, она не собиралась. В груди кипело только одно желание: перерезать уроду горло, повернуться на другой бок и уснуть снова. Не ощутив под пальцами знакомых рукоятей, Итрида открыла глаза и попыталась осмотреться, но снова получила болезненный удар и зашипела. Рядом заворочались. Вдруг чья-то сильная рука обхватила бродяжницу поперек талии и попыталась притянуть обратно на лежанку. Итрида не раздумывая замахнулась для удара и лишь в последний момент успела остановить руку, не задев покрытую застарелыми шрамами кожу. А мужчина, тянущий ее к себе, словно любимую игрушку, приподнял всклокоченную голову и заморгал, поморщившись, когда ему в лицо хлестнули тугие струи дождя.
Итрида часто заморгала. Потоки воды, низвергающиеся с неба, поначалу охладили прокушенные и обветренные губы, но вскоре холод пробрался под кожу, породив нескончаемую дрожь. Мутная хмарь сна наконец отступила, и Итрида осознала, что никакого наглеца с тряпкой нет и в помине. Есть только небольшой каменный круг с давно погасшим очагом посередине, она, тщетно пытающаяся натянуть на голову мокрое одеяло, и тот, кто провел с ней ночь на каменном ложе.
И оглушительный ливень.
– Провались оно все в Навь! – выругался Марий, тряхнул головой, окатив Итриду брызгами вдобавок к дождю, и вскочил на ноги. – Вот уж не самое приятное пробуждение! Хватай вещи, и бежим!
Дождь обрушился на Стол духов с такой яростью, как будто задался целью смыть людей со скалы, точно мелкий сор. Ветер выл и сбивал с ног, и Итрида с ужасом вспомнила о тропинке, по которой пришла сюда. Во что теперь та превратилась, не хотелось и думать.
– Как мы вернемся? – выкрикнула бродяжница, пытаясь перекричать разразившуюся бурю.
– Не знаю! – отозвался Марий и провел ладонью по лицу, тщетно пытаясь стереть дождевую воду.
Дейвас всмотрелся в темноту, скрывавшую тропу, по которой они пришли, и выругался снова.
Оба давно промокли насквозь: от холода сводило руки, а зубы выбивали безостановочную дробь. Итрида мертвой хваткой стискивала края одеяла возле горла. Проклятая тряпка билась на ветру с громкими шлепками, словно попавшая в сети рыба. Напитавшись водой, ткань стала тяжелой и скользкой, и очередной яростный порыв, едва не сбивший людей с ног, все же вырвал одеяло из рук Итриды. Оно улетело в серую хмарь, поглотившую весь мир, и его трепещущий силуэт быстро пропал, растворившись
