Я приехал в аэропорт Шереметьево в полной уверенности, что зловещий черный лимузин уже поджидает меня, но не увидел никого, кроме стаи назойливых носильщиков. Я сдал машину в пункт проката. До рейса в Питер оставалось полтора часа. А фокусы со зрением продолжались. Как и приступ шизофрении – несмотря на все мои самоувещевания. Всякий, кого я видел, казался мне хищником, поджидавшим меня в засаде. Я отправился в ресторан и заказал завтрак из немыслимого количество блюд, но не прикоснулся ни к одному из них, а просто сидел за столом. Хорошенькая официантка приблизилась ко мне и на ломаном английском спросила, все ли в порядке. Даже она выглядела подозрительно.

Самолет приземлился в аэропорту Пулково уже далеко за полдень. Я взял такси до города. Ехать пришлось недолго, потому что улицы были пустынны: в сентябре многие питерцы разъезжаются pour les yacances[20]. Я направился в хорошо знакомую небольшую гостиницу «Астория», с видом на Исакиевский собор. Гостиница располагалась недалеко от центра, стоила не дорого и, по моим расчетам, не была, в отличие от большинства отелей, набита немецкими и американскими туристами, потому что её владельцы, притворялись, что здесь говорят только по-английски.

Свободным оказался только один номер, с душем, на верхнем этаже. Это означало, что вода будет течь не только из крана, но и с потолка, и по всем стенам.

Расстройство зрения не прекращалось. Я принял душ, переоделся и спустился в холл. За стеной мужские голоса говорили громко. Я уловил три-четыре фразы на испанском языке в латиноамериканском варианте. Хотел бы я знать, что они здесь делают. Не шпионят ли за мной? Не одеты ли они в чёрное? Может, нарочно отстали от меня в аэропорту, чтобы сбить с толку? Может, им и незачем следовать за мной по пятам; может, они каким-то образом всегда знают, где я. Может, от них не сбежать? Может… но о чем я думаю? Прочь эти мысли! У меня есть цель. Я глубоко вдохнул и привалился к стене. В ожидании консьержки я стал разбирать, о чём они там говорят. Один из голосов рассказывал анекдот: «Президент США спрашивает Господа Бога: «Наступит ли коммунизм в Соединенных Штатах?» – «Да, – отвечает Бог, – но вы до этого не доживете». Президент России спрашивает: «Наступит ли капитализм в России?» – «Да, – отвечает Бог, – но вы до этого не доживете». Тогда они вместе спрашивают Бога: «Сможет ли Мексика рассчитаться с долгами?» – «Да, – отвечает Бог, – но я до этого не доживу».

Раздался громкий хохот и ритмичное прихлопывание ладоней.

Я хотел заглянуть за угол и посмотреть на говорящих, но боялся, что тогда их болтовня прервется. Наконец из-за стеклянной двери выплыла консьержка в халате и с щеткой в руках. Она смерила меня удивленным взглядом, будто не догадывалась, что я торчу здесь уже минут десять-пятнадцать и трижды за это время звонил в звонок.

Я спросил, когда открываются музеи. Она молча сунула мне рекламный проспект для туристов, на английском языке. Брошюра выглядела так, будто последний читатель полоскал ее в супе. Я прочел, что музей Эрмитаж открыт с десяти утра до пяти часов сорока минут вечера и приспособлен для посещения этого заведения инвалидами. Последняя фраза как раз обо мне.

Итак, с музеем пришлось подождать до утра. Я поблагодарил консьержку с изысканностью, которая раз и навсегда располагает к вам стареющих лениградок, и поднялся в номер. Там я достал из сумки обе рукописи и обернул их в плотную коричневую бумагу, которой была застлана корзина для мусора. Сунув сверток в спортивную сумку, я снова спустился в холл и вышел из гостиницы на Невский проспект.

Я шагал по набережной, а зрение мое продолжало играть со мной злые шутки. Я свернул на мост, перешел на другой берег и двинулся вдоль собора Казанской Божьей матери. Подняв взгляд, я увидел, что его знаменитая колоннада провожает меня глазами. Я содрогнулся. Волны жара окатили меня, воротник рубашки набух от пота. Минут через пять жар сменился лихорадочной дрожью, хотя вечер был очень теплым. Я брел по проспекту, заглядывая в витрины с затейливо выставленным товаром – ветчина и колбасы, цветы, книги, обувь…

Возле Аничкова дворца выступала группа уличных жонглеров. Их мячи, палочки, булавы и мешочки с фасолью были аккуратно разложены на земле, на белой ткани, из допотопного динамика неслась карусельная музыка громкостью в сто пятьдесят децибел. Жонглеров окружала толпа примерно в полсотни человек.

Когда представление окончилось, на месте действия возник человек лет шестидесяти, в потрепанном смокинге. В одной руке он держал длинный узкий чемоданчик, в другой – картонный ящик, в котором сидели два щенка. Человек бережно опустил ящик на землю, открыл чемоданчик и принялся извлекать на свет шпаги всех размеров, жезлы, обернутые тряпками, пропитанными денатуратом; последней появилась банка с каким-то горючим. Человек начал с заглатывания шпаг, постепенно переходя ко все более длинным, затем стал проделывать тот же фокус с горящими булавами и наконец приступил к смертельному номеру: опрокинув себе в рот горючую жидкость, он поджег ее и принялся изрыгать пламя, словно реактивный самолет. Толпа ахнула и разразилась аплодисментами.

Рядом со мной стояла высокая худощавая девица с длинными черными волосами. На ней был необычный наряд – ярко-зеленая блестящая футболка, джинсы и высокие мотоциклетные ботинки. Что-то в этой девушке казалось мне странно знакомым. Я рассматривал ее, жадно пожирал глазами все вокруг, словно не было иной реальности, кроме этого единственного, всепоглощающего момента. Странные перепады температуры в моем теле продолжались. Огнеглотателя сменил человек в плаще, с блестящими, набриолиненными по моде тридцатых годов волосами. Он прогуливал голубей на невидимой привязи с изяществом, которому позавидовал бы сам великий Петр I. Наконец и его номер закончился. Зазвучали аплодисменты, полетели монеты. Небо начало темнеть.

В одном углу просторной площадки я разглядел шарманщика. Он крутил ручку, а его обезьянка, привязанная к шарманке длинным синим поводком, собирала монетки, прыгая в толпу и засовывая крохотные лапки в карманы и кошельки. На противоположном углу на составленные друг на друга ящики взгромоздился карлик. Он отчаянно размахивал руками и кричал, стараясь привлечь внимание публики:

– Друзья мои! Мы катимся в пропасть. Народ идет войной на народ. Кругом землетрясения и мор. Сын убивает отца, муж – жену. Настали чёрные, чёрные времена!.. – Он остановился и утер огромный разрисованный рот. – Не я, говорю, но Священная книга об