Шрифт:
Закладка:
– Но если люди в чёрном не люди, то кто же они?
– Вот этого не знает никто. Похоже, их родина далеко за пределами трёхмерного пространства. Они появлялись у нас в определенное время, в конкретных местах, видимо, в тех случаях, когда между их миром и нашим устанавливалась пространственно временная граница. Возможно они – мыслеформы, воплощённые чуждым разумом; а может, и суперсовременные варианты злых фей или троллей – кто их знает…
Он искоса взглянул на меня, явно гордясь собственным красноречием.
– Потрясающе! – только и смог вымолвить я, странное дело, чем бредовее становилась болтовня Хлысталова, тем уверенней я себя чувствовал. Мне очень хотелось узнать, который час, но я не осмеливался взглянуть на часы – боялся, что Хлысталов подумает, что он надоел мне, и уйдёт, и я опять останусь один. Он мог говорить сейчас о чём угодно, например, о ценах на морковь или читать телефонную книгу с начала до конца и наоборот, лишь бы не уходил, лишь бы сидел здесь, и произносил слова – любые. Потому что, раз я слышу слова и понимаю их смысл, значит, принадлежу к миру людей.
И чего бы только я не узнал за эти часы! Чудовищная модель мира, которую выстроил Хлысталов, покоилась на уверенности в том, что устами его глаголила абсолютная истина.
Мы расстались с ним только под утро. Он пригласил меня посетить его коттедж в Подмосковье. Как Эдуард заговорщицки пообещал: он подготовил мне нечто бесценное.
Феномен Минотавра
«Я был бы плохим мыслителем и негодным гражданином, если бы, оставаясь сторонником монархии в Лондоне, не стал бы республиканцем в Париже»
Я принял душ, побрился, побросал в сумку кое-какие вещи (в том числе обе рукописи и открытку от Хлысталова) и вызвал такси. В дверях я в последний раз оглянулся на разбросанные по полу книги и листы бумаги. То, что я увидел, мне не понравилось, и я мысленно поклялся по возвращении сразу же приняться за уборку. Запирая дверь, я вдруг осознал, что ужасно волнуюсь. Я пережил эту ночь, и решил прекратить бегство, чего бы это мне ни стоило. Мне казалось, что я ехал к единственному человеку на свете, способному распутать все узлы, – к Эдуарду Хлысталову. Вот ведь странно: стоит только принять решение, как тут же улетучиваются все сомнения и страхи, рушатся все барьеры и перед тобой открывается широкая прямая дорога. Точно так же я чувствовал себя на боевом задании. Когда ползешь на брюхе по «зелёнке», где за каждым деревом по моджахеду, или прорываешься сквозь вооруженную охрану, чтобы убрать какого-нибудь диктатора, это называется храбростью. На самом деле никакая это не храбрость. Конечно, страшно, но в то же время ты уверен в себе. У тебя есть место назначения и приказ, который необходимо выполнить. Задача стояла одна: добраться, куда нужно, сделать, что должен, и вернуться назад живым.
Эдуард Хлысталов расскажет мне всё, что я должен узнать нечто сакральное, или по крайней мере укажет путь к этим знаниям. Ведь он написал в открытке, что есть и другие исторические бумаги!
Я снова подумал о нелепости моего плана. Поразвлечься на досуге, от нечего делать – порыться в биографии Булгакова и при этом сорвать куш. Потрясающая наглость. К тому же мне еще ни разу в жизни не удалось заработать приличной суммы, так что нечего и надеяться. Но это меня уже не волновало. Сначала Булгаков преследовал меня; настал мой черед гнаться за ним. Я не знал, куда заведет меня эта погоня. Может, в знаменитый «Бедлам», с диагнозом «параноидальная шизофрения». Может, смерть настигнет меня в обличье человека в чёрном, который и не человек вовсе. А может, я просто окажусь в незнакомом городе, один-одинёшенек, без планов и надежд. Но какая разница! Раз уж оказался на дне водоёма, делать нечего, придется выплывать на его поверхность. Голова моя болела, но прочие симптомы – тошнота, расстройство зрения, звон в ушах, боли в суставах – исчезли, как не бывало. Я подумал: может, и бессонница пройдет; потом решил, что это совершенно не важно.
Кроме коттеджа Эдуарда Хлысталова мне предстояло посетить экспозицию М.А. Булгакова в ленинградском Эрмитаже, на объявление о которой я наткнулся в Интернете.
В аэропорту Шереметьево я взял напрокат машину… Поля, которые в прежний мой приезд были зелены и пестрели цветами, теперь покрылись позолотой. Странно, но я вдруг почувствовал, что еду домой. Отступила в сторону моя нелюбовь к Санкт-Петербургу, куда я собирался вылететь после встречи с полковником МВД Хлысталовым. С тревогой думал я о Эдуарде Хлысталове, проклиная себя за то, что не смог связаться с ним сразу, как только получил открытку. Однако шестое чувство подсказывало, что там всё благополучно. Я ждал встречи с Эдуардом Хлысталовым, как мальчишка, стосковавшийся по любимой учительнице за время долгих летних каникул. Наконец я свернул с главной дороги к коттеджу. Кругом стояла тишина, та же глубокая, всеобъемлющая тишина, что поразила меня в прошлый раз. Каждое мгновение ощущалось отчетливо неповторимым; казалось, что день, как маятник, легонько покачивается между прошлым и будущим.
Боясь спугнуть эту тишину, я не стал подъезжать прямо к коттеджу, а запарковал машину в двухстах я метрах от него, под деревом, в тени густой золотой кроны, и пошел дальше пешком. Солнечный свет растопил и растворил все мои боли. Вот и коттедж. Я улыбнулся, как усталый странник в конце долгого пути. Я вспомнил восхитительный сладкий чай; мне уже чудился его приятный аромат. Я постучал в дверь. Никто не открыл. Снова постучал. Тишина. Даже птичье пение умолкло.
Меня охватила паника. Где он? Что с ним? Я заметался вокруг, оглядывая дорожку перед входом, поляну, деревья. Все выглядело необитаемым. Я обошел вокруг дома, но не обнаружил никаких признаков жизни. Тогда я заглянул в окно кухни. Идеально чисто и пусто; на столе только стакан и розовая губка для мытья посуды, абсолютно сухая. Остальные окна были занавешены. Я снова подошел к входной двери. Воздух был напоен зноем, солнце, еще несколько
