Шрифт:
Закладка:
Радостное возбуждение Витуса лопнуло, как мыльный пузырь, взамен его нахлынуло тоскливое разочарование.
— Да, ты прав… к сожалению.
Двадцать четыре часа спустя Витус снова был в зеркальном кабинете. Он стоял, спрятавшись в складках занавеса цвета ночного неба, невидимый для всех, даже для Ахилла. Ахилл снова преобразился в Ариэль и уже довольно долго занимался женой Хайме.
Все было подготовлено тщательно. Для того чтобы обе половины кабинета могли освещаться точечно, был использован свернутый воронкой кусок пергамента, который снаружи выступал в помещение. Чтобы устройство функционировало, у его конца надо было держать горящий факел. Это задание поручили Луизе и Педро, вознице.
Дело продвигалось медленно.
— А, мадам! — слышался голос Ариэль. — Как хорошо, что вы принесли орхидеи! Без орхидей все было бы impossible, n’est-cepas? Вы уже ощущаете влияние тайных листьев?
— Тайных листьев? — Франсиска была так взволнована, что не сразу поняла, о чем говорит прорицательница. Потом до нее дошло. — А, вы имеете в виду листья, которые я все жую и жую! — Она скривилась в подобии улыбки. — Вкус у них отвратительный, но они помогают, я думаю. Я уже чувствую приближение моей матери. Правда чувствую.
— Voila, я была уверена, — ответила мадам Ариэль не без удовлетворения. — Вы хорошо меня видите?
— Ну конечно, правда, немного смутно, как будто вы то на шаг отступаете, то приближаетесь. Как будто я смотрю на вас через темную рябь в пруду… Здесь так мало света…
— Qui, мадам. Сядьте сюда, — Ариэль указала на стул, который был поставлен перед занавесом цвета ночного неба.
Минуту спустя она велела Франсиске выплюнуть листья коки в приготовленную миску, а сама отступила к стене, на которой висела едва теплившаяся керосиновая лампа. Она подвернула фитиль, и в комнате повисла тьма.
Франсиска исторгла испуганный возглас и тут же начала молиться:
Ave Maria, gratia plena, Dominus tecum benedicta Tu in mulieribus et benedictus fructus ventris Tui, Jesus. Sancta Maria, Mater Dei, ora pro nobis peccatoribus nunc, et in hora mortis nostrae. Amen.
Было темно, хоть глаз выколи.
Мадам Ариэль откуда-то возвестила:
— Спиритический сеанс можно начинать.
Витус почувствовал, как занавес раздвигается, ощутил, как его сжимают тяжелые складки драпировки, и вслед за этим услышал едва уловимое пощелкивание пальцами. Медленно чернота уступала место тусклому свету. А в центре этого слабого луча вырисовывался букет орхидей. Полупрозрачные белые лепестки отливали желтым и словно покачивались от легкого дуновения ветерка в большой вазе. Витус понял, что такой эффект создает колеблющееся пламя факела на другом конце пергаментной воронки. Кто-то, Луиза или Педро, ловко орудовали огнем.
— Вы видите орхидеи? — спросила мадам Ариэль голосом заклинателя.
— Да-да, вижу! Цветы качаются. О, они качаются, как будто… на них кто-то дует!
— Qui, мадам, Орхидеи… э-э… воспринимают последний вздох вашей татап, они зовут, зовут…
Снова раздался легкий щелчок. Незаметно глазу свет тускнел, цветы меркли, расплывались, и из середины букета все явственнее проявлялось лицо. Лицо пожилой женщины с портрета. Узкие глаза строго смотрели из пустоты, поскольку рама портрета лежала вне круга света.
— Мама? — ахнула Франсиска, не веря своим глазам. — Мама! О мама, это правда ты?
Голова, которая висела в черноте, как лампион, кивнула. Со сдавленным стоном Франсиска упала на колени и начала креститься.
— Отец наш Небесный, хвала Тебе во веки веков! Сотвори это чудо для твоей грешной дочери Франсиски, дай ей еще раз, один-единственный раз поговорить со своей матерью…
Она бормотала и бормотала молитву, и конца этому не было видно. Тут ее прервал голос Ариэль:
— Ах, мадам, спиритический сеанс… э-э… ограничен во времени! Лучше скажите, чего вы хотите.
Франсиска еще раз перекрестилась, села на стул и смущенно пролепетала:
— Мама, у меня будет ребенок, слышишь? Ребенок! — Она шмыгнула носом. — Господь по милости Своей сделал так, что я понесла. Ну не чудо ли, а, мама? — Мать Франсиски хранила молчание. — Мама!
— Ваша татап, мадам, — послышался голос Ариэль, — может вас слышать, но не может говорить, compris?
— Ах вон как! Ну да. — Франсиска подобралась. — Мама, я хочу дать ребенку христианское имя, да не знаю, какое. А Хайме, ты же помнишь Хайме, моего мужа, хоть знала его и недолго, потому что тогда уже была больна, когда мы поженились, помнишь, мама, ты уже болела этой…
— Мадам, — снова вмешалась Ариэль, — не забывайте о времени!
Торговка орхидеями сглотнула. Она повернулась в ту сторону, откуда исходил голос:
— Но как я узнаю, согласна ли моя мать, когда она не отвечает?
— Дождитесь знака, мадам, и узнаете.
Франсиска недоверчиво посмотрела в темноту, потом на лицо матери, вздохнула и начала заново:
— Симон? Как тебе Симон, мама?
Никакого движения.
— А если Павел, мама?
Тишина.
Витус в своем укрытии удивился глупости женщины. О том, что может родиться девочка, у беременной и мысли не было.
— Может, Петр?
Когда опять не последовало никакой реакции, Франсиска занервничала. Она выпалила разом целый список библейских имен:
— Моисей? Авраам? Исаак? Иаков?
Ничего.
Ариэль снова напомнила:
— Время, мадам, думайте о времени!
Возможно она боялась, что факел погаснет.
Франсиска вконец разволновалась. Она лихорадочно соображала и вдруг осчастливила:
— Иисус, да, мама? Иисус! Против имени нашего Спасителя ты ведь не будешь возражать?.. Или…
Престарелая индианка отрицательно покачала головой.
— О мама, как же мне тяжело с тобой!
Франсиска начала беспомощно озираться в поисках Ариэль, но чернота вокруг стояла как в самую безлунную ночь. Казалось, она поглотила предсказательницу. Только лик матери строго взирал на нее. Теперь он казался за туманной дымкой.
— Ах, какая жалость, что ты не можешь говорить со мной, как Хайме, мой добрый муж, мама! О, ты знаешь, он такой хороший, совсем не пьет, не просиживает штаны в трактирах, не шляется… Но он мужчина, как все они! Когда я спросила его, как назовем сына, ему на ум не пришло ни одного имени, кроме своего соб… — У Франсиски слова застряли в горле, потому что в то же мгновение лицо склонилось к ней. — Мама? Мама, ты думаешь, что…
Голова заходила вверх-вниз, вверх-вниз. При некотором воображении можно было себе представить, что индианка кивает.
— Хайме? Хайме, ты так считаешь, мама? — Франсиска забила в ладоши. — О мама, конечно! Как я сама до этого не додумалась! А знаешь, для моего мужа большей-то радости и не будет, чем если я назову ребенка его именем!
— Voila, лучшего имени и не придумаешь, n’est-cepas? — послышался негромкий комментарий Ариэль, и уже в полный голос предсказательница добавила: — Вот и хорошо! — Выступив из темноты, она
