Шрифт:
Закладка:
– Непохоже, чтобы Симеон любил переговоры.
– Мы с ним давние знакомцы. Когда-то он был моим треклятым щитом.
– Как это? – удивился Бершад.
– В Аргеле тем, кого отправляют в изгнание, разрешают выбрать себе спутника из тюремных заключенных. Обычно это воры, еле живые от долгого сидения в темнице, но мне повезло. За день до этого Симеон пересек Лорнарский Рубеж, его поймали и приговорили к смертной казни.
– Аргельцы обожают казнить скожитов.
– Вот именно. Я решила, что мне пригодится хладнокровный убийца, и не прогадала. Мне выдали приказ на убийство наги-душеброда, а после того, как я одолела дракона, Симеон помог мне сбежать. Мы вместе основали поселение на острове Призрачных Мотыльков. Ну и… – Она сглотнула. – Короче, мне есть о чем поговорить с Симеоном. – Она посмотрела на часы. – Чтобы организовать уход из города, понадобится несколько дней. Я дам задание своим людям, пусть этим займутся, а сама отправлюсь на север, к Симеону. Хоть Голл с Вешем и облажались, как ты выражаешься, но они тоже мои люди. – Керриган хитро улыбнулась. – А вдобавок я никогда не откажусь сделать одолжение королеве.
Кочан
Остров Призрачных Мотыльков, полигон
Кочан мучился похмельем. От звона колокола, извещавшего о тревоге на полигоне, голова болела так, будто в нее заколачивали гвозди. Кочан заворочался на койке и спрятал голову под подушку, набитую заплесневелой соломой, пытаясь заглушить трезвон. Когда это не помогло, он стал всерьез подумывать о том, чтобы удушиться этой самой подушкой.
– Подъем, Кочан! – рявкнул Хауэлл.
Кочан не ответил.
Хауэлл подошел к койке и уронил Кочану на ногу тяжелый щит из драконьей кости.
– Ой!
– Подъем, кому говорят.
Кочан повернулся, сощурил глаза и посмотрел на золотозубого пирата:
– Больно же!
Хауэлл угрожающе занес над ним копье с зазубренным наконечником, снятым с хвоста наги-душеброда.
– Будет больнее, если я обрублю тебе пальцы. Как тебя еще наказывать за лень? Уши тебе уже отсекли.
Когда-то давно безумный алхимик не только одарил Симеона доспехами, но и дал ему копье со щитом. С тех пор Симеон с ними не расставался, но несколько лет назад Хауэлл спас ему жизнь во время набега на данфарский корабль с пряностями – в трюме прятались пятьдесят королевских гвардейцев. Настоящая засада. Как именно Хауэлл спас жизнь Симеону, никто не знал – ни Хауэлл, ни Симеон об этом не рассказывали, – но, вернувшись на остров Призрачных Мотыльков, Симеон назначил Хауэлла своим первым помощником и в награду вручил ему копье и щит.
Кочан понимал, что такой отпетый мерзавец, как его командир, способен уважать только того, кто спас ему жизнь, и способен выразить свое уважение только щедрыми дарами. Копье с необычайной легкостью прокалывало альмирских воинов в полном боевом облачении, будто кусок жареного мяса, а на щите, отразившем сотни ударов меча и тысячи стрел, до сих пор не оставалось ни царапины.
К сожалению, Кочану ни разу не представилось случая заслужить благодарность Симеона. А если бы такой случай и представился, Кочан его вряд ли распознал бы.
– На нас кто-то напал? – спросил он Хауэлла.
– Не-а. Приперлась Керриган, хочет устроить переговоры. Симеон велел всех созвать.
– А зачем? Это ж просто переговоры.
– Симеон чует какой-то подвох. Вставай. Бери оружие и выходи на пристань.
Кочан дважды блеванул в помойное ведро, подошел к бочке и отпил из крана пару глотков картофельной водки, чтобы смягчить похмелье. Потом схватил арбалет и вместе с остальными пошел на пристань, встречать предводительницу команды южан.
Пристанью называли прогнившие мостки на древних железных сваях, где пришвартовывались шлюпки. Симеон не следил за состоянием зданий и сооружений, а больше заботился о своих доспехах и оружии. А поскольку чинить все это умел только алхимик, судя по всему, теперь дело было швах.
На пристани уже стоял Симеон, уперев руки в бока. Белый доспех сверкал на солнце. Рядом с Симеоном воздвигся Хауэлл. К мосткам плыла шлюпка Керриган, с шестью гребцами, которые работали веслами что было сил, но получалось плохо – наверное, потому, что лодку нагрузили тремя тяжелыми сундуками. Вдали стоял на якоре фрегат с голубым флагом переговоров.
Шлюпка причалила к берегу. Керриган спрыгнула на мостки, раскинув руки в стороны, – показывала, что безоружна.
Симеон оглядел ее с головы до ног, шмыгнул носом и сплюнул:
– Давно не виделись.
– Да, – кивнула она. – С прошлого года. Тогда осенним штормом в береговые воды занесло папирийский фрегат и нам пришлось объединиться.
– Ага. Мы тогда круто бились.
Керриган промолчала. Видно, не любила вспоминать о былом. Кочан почесал голову, стараясь не думать о том, что если бы он не вякал почем зря, когда набирали команду для абордажа, то не лишился бы ушей.
– Ну и зачем ты в этот раз к нам пожаловала? – спросил Симеон так приветливо, что у Кочана скукожились яйца от страха: у Симеона всегда поднималось настроение перед кровопролитным побоищем. – Неужели соскучилась по верному треклятому щиту?
– У нас неприятности. Из Папирии явились какие-то чужеземцы, сломали костяной частокол и убили алхимика.
– Да-да, я что-то такое слышал.
– По-твоему, это не заслуживает обсуждения? В костяном частоколе зияет дыра шириной с баларский тракт, чудища Касамира вырвались на свободу. Ты что, не понимаешь? Душебродову Утесу конец. Мои люди готовятся уйти оттуда.
Симеон пожал плечами:
– А мне-то что? Грибовики не сунутся в Кровавую Жижу, так что нам ничего не грозит. А твоих людей мы не приютим, и не надейся. Мы простор любим.
– Какой же ты все-таки мудак, Симеон! Если алхимика убили, то все остальное бессмысленно. Набеги больше не нужны. И убийства тоже. Все это теперь бесполезно.
– Нет, на это всегда была причина. Вот только тебе этого не понять.
– Ты о чем?
– Ты решила, что я согласился на условия алхимика, чтобы ты могла командовать своей шайкой изгнанников и упражняться в свободном правлении. Мне плевать на твой Душебродов Утес. Я – скожит, житель гор и согласился лишь потому, что хотел убивать жителей равнин. С тех пор я только этим и занимаюсь. И останавливаться не намерен. Убийство алхимика ничего не меняет.
Такое заявление совершенно не удивило Кочана, потому что он и сам присоединился к Симеону не для того, чтобы защищать Душебродов Утес, а чтобы грабить. Правда, Кочан считал, что убивать за деньги – это одно, а вот убивать ради чистого удовольствия – совсем другое.
