сила была вкрадчивой. В нем не было подлости; он был внимателен, добр и щедр; даже заплатив куртизанкам, он находил средства для благотворительности. Он превратил свой парк в убежище для разнообразных животных и следил, чтобы им не причиняли вреда. Его любимый спаниель спал, спаривался, мусорил и сосал в опочивальне короля. 25 Он не напускал на себя никакого эпатажа, был приветлив и доступен и быстро располагал к себе собеседников. Все, кроме Ковентри, сходились во мнении, что он «добродушный король». 26 Граммон считал его «одним из самых мягких и нежных людей». 27 По словам Обри, он был «образцом вежливости». 28 Он отшлифовал свои манеры во Франции и, подобно Людовику XIV, склонял шляпу перед самыми низкими женщинами. Он намного опередил свою нацию в терпимости к различным мнениям и вероисповеданиям. Он пил за здоровье своих политических противников и наслаждался сатирой, даже когда речь шла о нем самом. Его чувство юмора было предметом восхищения придворных. Пепис описывает его как ведущего старого деревенского танца под названием «Рогоносцы все наперекосяк». Его веселье лишь ненадолго прерывалось известиями о чуме, пожаре, банкротстве или войне.

Его ум не был глубоким, но в нем было удивительно мало глупостей. Он избавился от человека, который утверждал, что предсказывает судьбу, взяв его с собой на скачки и отметив, что тот проиграл три раза подряд. Он живо интересовался наукой, проводил эксперименты, подарил Королевскому обществу грамоту и подарки и посетил несколько его заседаний. Он не проявлял особого интереса к литературе, но очень любил искусство и дорожил своими Рафаэлями, Тицианами и Холбейнами. Его беседы отличались живостью и разнообразием, присущими культурным кругам Франции; он хорошо говорил о поэзии с Драйденом, о музыке с Перселлом, об архитектуре с Реном и был разборчивым покровителем во всех этих областях. Должно быть, многое можно было любить в человеке, сестра которого на смертном одре сказала о нем: «Я любила его больше самой жизни, и теперь единственное, о чем я жалею, умирая, — это то, что я его покидаю». 29

II. РЕЛИГИОЗНЫЙ КОТЕЛ

Исповедовал ли он какую-либо религию? Его жизнь предполагает то же отношение, которое мы находим у многих современных французов, которые жили как атеисты и умерли как католики; это, кажется, было лучшим из двух миров и большим улучшением «пари» Паскаля. «Его чувство религии было столь незначительным, — говорит Бернет, — что он не столько изображал лицемера, сколько во время молитв и таинств давал всем своим небрежным поведением понять, как мало он считает себя причастным к этим вопросам». 30 «Милорд, милорд, — сказал один проповедник дремлющему прихожанину, — вы так громко храпите, что разбудите короля». 31 Сент-Эвремон, хорошо знавший Карла, описывал его как деиста 32-т. е. признающим существование верховной сущности, более или менее безличной, и трактующим остальные религиозные верования как народную поэзию; граф Бекингем и маркиз Галифакс согласились с Сент-Эвремоном. 33 «Однажды он сказал мне, — сообщает Бернет, — что он не атеист, но он не может думать, что Бог сделает человека несчастным за то, что он получает небольшое удовольствие от жизни». 34 Карл принял материалиста Гоббса в свою дружбу и защитил его от богословов, требовавших его преследования за ересь. Вольтер считал, что «крайнее равнодушие короля ко всем [религиозным] спорам, которые обычно разделяют людей, не в малой степени способствовало его мирному правлению». 35

Вероятно, он был скептиком, склонявшимся к католицизму; то есть, сомневаясь в теологии, он предпочитал католицизм за его красочные ритуалы, брак с искусством, снисходительность к плоти и поддержку монархии. Он, вероятно, забыл, что Католическая лига и некоторые отцы-иезуиты санкционировали убийство. Он помнил, что английские католики сражались за его отца, что треть дворян, погибших за Карла I, были католиками, 36 что ирландские католики сохранили верность Стюартам, и что католическое правительство поддерживало его в долгом изгнании. В целом его сочувственный дух склонял его к желанию смягчить антикатолические законы Англии, которые, по мнению Халлама, «были очень суровыми, а в некоторых случаях и кровопролитными». 37 Он не разделял воспоминаний английских протестантов о Пороховом заговоре (1605 г.), не боялся подчинения инквизиции и Риму. Он не обижался на открытую приверженность своего брата и предполагаемого наследника к католической вере. По его обращению на смертном одре можно судить, что он тоже исповедовал бы католицизм, если бы это было политически целесообразно.

Поэтому, как доброжелательный политик, он принял и поддержал англиканскую церковь. Она была верна его отцу, который погиб в ее защиту; она страдала при Кромвеле; она работала на Реставрацию. Чарльз считал само собой разумеющимся, что какая-то религия должна получать государственную санкцию и помощь как агент образования и социального порядка. Пуританство вызывало у него конституционный ужас; кроме того, у него был отличный шанс стать правителем, но он оказался слишком суровым и непопулярным. Он не мог забыть, что пресвитериане посадили в тюрьму, а пуритане обезглавили его отца, и что его самого заставили принять их вероучение и извиниться за грехи своих родителей. Он подписал, как очевидно справедливый, акт парламента Конвента о восстановлении в приходах англиканских священнослужителей, которых лишило Содружество. Тем не менее, он обещал «свободу для нежной совести», и что ни один человек не должен быть «обеспокоен» за мирные различия в религиозных убеждениях. В октябре 1660 года он предложил всеобъемлющую веротерпимость для всех христианских сект, даже смягчив законы против католиков, но пресвитериане и пуритане, опасаясь такого послабления, вместе с англиканами отвергли этот план. Чтобы примирить пресвитериан и англикан, он предложил компромиссную литургию и ограниченный епископат, в котором епископам будут помогать и советовать избранные пресвитеры; парламент наложил вето на эту идею. Савойская конференция» из двенадцати епископов и двенадцати пресвитерианских богословов (1661 г.) сообщила королю, что «они не смогли прийти к согласию». 38

Это была упущенная возможность, поскольку новый парламент был в подавляющем большинстве англиканским. Он залечил старые раны, восстановив епископат в Шотландии и Ирландии; восстановил церковные суды для наказания за «богохульство» и неуплату десятины в пользу англиканской церкви; сделал англиканскую Книгу общих молитв обязательной для всех англичан; Акт о корпорациях (20 ноября 1661 г.) лишил права занимать государственные должности всех лиц, не принявших причастие по англиканскому обряду до избрания; Акт о единообразии (19 мая 1662 г.) обязал всех священнослужителей и учителей принести клятву о неподчинении