Торлейв прижал к глазам стиснутые кулаки, стараясь собраться с мыслями. Он верил Агнеру, и теперь его рвали на части чувство едва миновавшей смертельной опасности и тревога: что теперь будет? У них на руках труп немца! И пусть он был всего лишь слугой…

– Что будем с ним делать?

– А что хочешь, – безмятежно ответил Агнер. – Я бы вскрыл ему брюхо, засунул туда пару камней и отволок на глубокое место. С камнями в брюхе он не всплывет, а если всплывет, то в таком виде, что его родная мать не узнает. Раки обглодают, что твой Нидхегг.

Обдумывая это ценное предложение, Торлейв знаком попросил показать ему нож, что Агнер отнял у Куно. Тот был заметно длиннее обычных поясных, острое лезвие блестело. Таким очень даже легко зарезать человека. Только у Агнера скрам оказался длиннее, а опыта и сноровки больше. Торлейв колебался, не зная, что сейчас будет умнее: избавиться от трупа и сделать вид, будто ничего не было, или рассказать обо всем Свенельдичу и сохранить труп как доказательство.

Он еще раз взглянул на тело и увидел на поясе ножны.

– Илисар! Сними с него ножны – нож уберем.

Илисар повиновался – расстегнул на мертвеце пояс, снял ножны на кожаных ремешках и подал Торлейву. Тот вложил в них клинок, ощущая под пальцами новую гладкую кожу. Было темновато, однако новую кожу легко отличить от старой на ощупь: она глаже, мягче, не потертая, не засаленная…

Торлейв повернулся к реке, где было светлее, и осмотрел нож. Определенно не новый. Рукоять потертая и темная, клинок многократно точенный. А ножны явно сшиты только что – нить на швах совсем чистая. Старые потерялись?

Что-то такое недавно было… Что-то мелькало в памяти… Свенельдич говорил про какие-то потерянные ножны… жертвенник… труп в святилище…

От пришедшей мысли пробило холодом, и Торлейв едва не выронил нож, будто тот вдруг раскалился. Сообразил – что это за оружие может оказаться.

– Так чего? Убираем? – Агнер кивнул на труп.

– Нет. – Торлейв решил не торопиться. – Прячем, но так, чтобы можно было найти и достать. А это, – он качнул в руках нож Куно, – возьмем с собой и покажем Свенельдичу. У него есть кое-что, с чем это нужно сравнить.

– Как скажешь, хабиби. Сейчас найдем какую-нибудь яму…

Глава 29

Никогда еще у Витляны не лежала так мало душа к купальским игрищам, как в это злополучное лето. То самое семнадцатое ее лето, расцвет красоты, когда само солнце с неба любуется девушкой и даже спускает порой золотые качели – подманить и утянуть к себе. Как мечтала она в детстве поскорее вырасти, чтобы стать законной хозяйкой самого яркого и веселого дня в году! А теперь было б можно – осталась бы дома. Даже стала понимать, почему Торлейв так мало обрадовался, когда они с Правеной в первый летний день пришли звать его на игрища. Была бы она влюблена или хотя бы жаждала любви, как у девок водится, – другое дело. Но самым красивым парнем в ее глазах был Торлейв, а они в родстве.

Только одно лицо, всплывая в памяти, вызывало у Витляны мечтательную улыбку тайной радости. Но это лицо – как сон, как давно услышанное сказание о витязе, которого, быть может, и на свете-то не было… О Ясном Месяце, что полюбит только саму Зарю-Зареницу.

Да и не нужно ей никого искать – у нее есть жених. Унегость Вуефастич. Правда, Величана утром сказала ей: «Как бы не пришлось вам с Гостятой убегом жениться. Отцы-то теперь и передумать могут». Витляна мысленно согласилась: может быть и так. После того как Святослав при всей дружине объявил Мистине, что тот будет изгнан из Киева, если не сыщет Хилоусов меч, Вуефаст едва ли так уж жаждет заполучить в семью его дочь. В глазах Святослава такая свадьба боярину повредит – пойдет ли он на это, чтобы сдержать слово? Но уж убегать с Гостятой Витляна не собиралась. «Пусть он жабу какую убегом берет, самая ему чета», – сказала она Величане, и та засмеялась.

Я всю ночку не спала,

На Купалу скакала.

Ой раным-рано, на Купалу!

Как над моим садом

Три звездочки рядом,

Ой раным-рано, на Купалу!

Выстроившись в ряд, девушки стояли по одну сторону горящего костра, парни – по другую. Каждый раз, пока тянули «Ой раным-ра-а-а-ано»… кто-то выходил из ряда и прыгал через костер: то с одной стороны, то с другой.

Три звездочки рядом, сияли-светили,

Три месяца рядом, на них глядели.

Ой раным-рано, на Купалу!

Если охотников находилось несколько, то и припев повторяли. И так – пока оба ряда не поменяются местами, пока каждый не перелетит через очищающий от зла огонь, и все с начала.

Паробок скажет:

Девочку люблю!

Ой раным-рано, на Купалу!

Девочку люблю,

Черевички куплю.

Что звездочки темны —

Черевички черны.

Что звездочки ясны —

Черевички красны…

И опять про разговор парня с отцом невесты, обещание «вена – три воза сена».

Напрыгавшись, Витляна отошла в сторону и присела на траву. На полудень от Кловского бора лежало урочище Угорское. По преданию, там встала угорская орда, когда переправилась через Днепр в своем переселении с реки Итиль на реку Дунай. Раньше Витляна была равнодушна к этому сказанию – мало ли басен рассказывают про всякую киевскую речку или горку? Но теперь это название казалось ей красивым. Вспоминалось смуглое лицо, живо блестящие карие глаза, густые черные брови-соболи, напевный голос, смешно и бойко выговаривающий слова… «Это есть такой малый зверь, он имеет летать, как птица, но он не птица, а зверь…» Подумалось: окажись Деневер здесь сейчас… Вся кровь вскипела, душа рванулась куда-то вверх. Как бы сразу изменилось все вокруг, с какой радостью она пошла бы прыгать через костер, держась за его смуглую руку, что привычна к конским поводьям и умеет выпускать три стрелы подряд. От одной мысли о Деневере Витляну словно обнимал теплый ветер и уносил, как пушинку, куда-то к немыслимому счастью. Зная, что ничего подобного не может быть, Витляна смотрела в огонь и свободно погружалась в эти мечты, как в омут. Этот омут не опасен – всего лишь приятный сон наяву. «Я знаю, что хочу получить»…

Кто-то сел рядом с