Ноги малость устали перешагивать всякие кочки и сорняки, мы шли уже довольно долго по нескончаемым земляным коридорам туннеля. Этот мрак, нарушаемый только ядовито-белым светом фонарика и бирюзовой магией, уже щипал глаза, а от запаха сырости начинало мутить. Но усталость и тяжесть притуплял поток мыслей от историй Милтона. Крутилась такая теория, что Особенные нужны и Отцу тоже. И не только для того, чтобы, к примеру, ставить опыты или заточить в темнице. Как рассказывал Кёртис в поезде, Отец лично гнался за ним по пятам, по словам Телагеи он посадил её любимое растение — алоэ прямо около приюта; Мартисса вспоминала очень высокого мужчину в синей бархатной накидке, что пришёл на её последний концерт, а вот теперь и Милтон поведал, как Отец подлизывался к нему. Знаете, может, это опять паранойя, но теперь у меня есть смутное ощущение, что Отец хочет использовать Особенных в своём апокалипсисе, сделать их другими, подчинить именно своей воле… А я должна не дать этому сбыться, я должна использовать Особенных призраков в истинных благих целях. Надо их беречь и в Силенту все-таки выискивать лапы с перстнями. Я не хочу, чтобы эта теория оказалась правдой.

— Хорошо, что вы смекнули указать нам дорогу, товарищ Крейз! — Телагея подлетела к Милтону со спины и крепко обняла. — Ведь в этой местности никто из нас не ориентируется, тут везде опасность, пив-пав, резь-резь — и мы трупы во второй раз! Мы более менее живы только благодаря вам! Спасибо, спасибо, спасибо!

Свет от фонарика снова забегал по стенам, только Миль обнял Телу в ответ, успевая потрепать Юнка.

— Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста! — кричал он радостно, его руки дрожали от такого тёплого жеста Марати. — Я очень рад, что спас вас!

Я не без восторга заметила, что искренность Телагеи очень хорошо сочетается с любовью Милтона к детям. Тела прямо верещала и плакала от счастья, когда Миль трепал ее по голове и крутил на руках, а Милтон, думаю, испытывал яркую ностальгию. Если Кёртис был Марати как брат, то Милтон вполне сошёл за отца.

— Голубые глаза?

Послышался удивленный вздох Кёртиса. Он указал на десяток тускло сверкающих цветов голубых глаз, что прорастали из посветлевшей земли. Послышался робкий шум ручейков, что протекали под ногами, зелёная слизь перестала капать с труб, да и сами трубы исчезли. Земля на стенах и потолке покрылась синими витиеватыми жилами, что вели вперёд к… выходу. Метрах в тридцати от нас виднелась лесенка, подсвечиваемая голубым ночным светом и покрытая темно-зеленой травой. В нос резко ударил желанный аромат свежести, отдающий мятой и росой. Подул ветер, холодный, но ободряющий.

Милтон замельтешил, ускоряясь.

— Это выход, выход, ребятки! Мы у границ Силенту! Слава Богу, а я переживал!

— Там что, не пахнет отравой и нет зеленого? — Эйдан вздохнул с таким облегчением, что я невольно тоже набрала чистого свежего воздуха и выдохнула. И правда, а хорошо-то как…

— Да, там нет уже не пахнет отравой и нет ивовых лесов с рапирами, — Милтон жадно глотал ртом воздух, глаза его засветились, руки задрожали сильней, — там нет лабораторий и химикатов, нет зелёных волн, нет статуи Отца. Мы вышли из Джайвана и больше никогда, никогда туда не вернёмся! Я никогда туда больше не вернусь… Ах, так хочется отравиться этим кислородом, вы не представляете!

Мартисса не сдержала улыбки и тоже, подправляя пряди чёрных волос и вытягивая тонкую шейку, с насыщением вдохнула воздуха.

— Ох, так легко дышится… — промолвила она вдохновенно. — Нет той едкости и тяжести на груди… У меня даже мышцы задвигались с новой силой… Как чудесно, как прелестно! Я должна написать поэму о здешнем воздухе!

— Воздух даже свежее, чем в живом Броквене… — Эйдан подался вперёд, натягивая рюкзак на плечи. — А после Джайвана вообще создаётся ощущение, что мы вдыхаем что-то запретное.

Телагея полетела быстрей, срывая тусклые лепестки цветов и кладя их к себе в нагрудный карман сарафана. Воздух границ и мягкий голубой свет её тоже воодушевил.

— Мы и вправду сейчас надышимся и спать захочется! Это было бы прекрасно-препрекрасно, я уже так соскучилась по этому заторможенному состоянию! Быстрее, ну же!

Желание выйти из влажного душного темного туннеля и увидеть приятный свет ночи становилось все сильней, а потому мы уже практически бежали вприпрыжку к спасительной лесенке с вырезанными круглыми узорами. Ребята уже отпустили цепи и резво летели все ближе к выходу, ночное небо и звезды освещали наши с Эйданом лица, а обилие кислорода стремительно наполняло лёгкие, встречный ледяной ветер холодил и колол кожу. Цветы сияли все ярче, также как мои волны, мигал рьяно камень Эйнари. Потоки бирюзовой магии рвались наружу, прямо на поляну со сверкающими цветами и родной голубой дымкой.

Призраки друг за дружкой поднялись на поляну, а мы с Эйданом быстренько поднялись по лестнице, крепко держась за руки.

Мы, наконец, оказались наверху. Там, где не слышно возгласов озверевших призраков, где не летают глаз-фонари и не сковывают движения ядовитые плющи. У меня непроизвольно открылся рот от такой красоты…

Это оказалась долина. Длинная и широкая, она была усеяна голубыми сияющими цветами. Они сияли так ярко, что трава и песок приобретали пёстрый васильковый оттенок. Синий туман игрался с темной листвой немногочисленных дубов, гнал потоки ветра вдаль, кружил завитками над небольшими обломками старых зданий. С деревьев спадали золотые крупицы призрачной пыльцы, закрывая редкие темные пятна. Шелест ласкал уши, аромат морской соли и шалфея наполнил лёгкие. Пролетало много призрачных журавлей. Они медленно размахивали красивыми голубыми крыльями, издавали странные звуки, похожие на отрывки колыбельной.

Впереди находился обрыв, из которого лил яркий небесно-голубой свет, оттуда вылетали белые блестящие песчинки и сгустки дымки. Они подсвечивали другой конец обрыва — большой хрустальный купол, под которым находились холмы с магазинчиками, лавками и прочими старыми кирпичными зданиями. Колыхались там ели и кедры, бегали призрачные лисицы по цветочным полянам и гуляли спокойно призраки в темных накидках.

А на хрустале был вырезан крест и извилистое «Силенту».

Телагея завизжала от радости, принялась вместе с Юнком кататься по траве, задыхаться в обилии голубых цветов. Мартисса блаженно охала, смотря на стаи призрачных журавлей, а Кёртис прикрыл глаза и глубоко дышал. Ветер игрался с их волосами, голубая дымка оплетала кружевные подолы платья и широкие края клешей. Даже бледная кожа стала светлей, они будто засветились.

Эйдан