Нам. До. Лампочки.

Я встретился с адвокатом, пытаясь придумать, как защитить Мег от этого нападения и всех остальных. Я проводил за этим делом большую часть каждого дня, с того момента, как открывал глаза и до глубокой ночи, всё пытаясь остановить их.

Подайте на них в суд, повторял я адвокату снова и снова. Он снова и снова объяснял, что газетам только этого и нужно. Они жаждут, чтобы я подал в суд, потому что если я подам в суд, это подтвердит отношения, и тогда они действительно бросятся в атаку.

Я чувствовал кипел от ярости. И чувства вины. Я заразил Мег и её мать заразой, иначе известной как моя жизнь. Я обещал ей, что позабочусь о ней, и сам же бросил её в самый центр этой опасности.

Когда я не беседовал с адвокатом, я был со пиар-менеджером Кенсингтонского дворца, Джейсоном. Он был очень умен, но, на мой взгляд, слишком хладнокровно относился к разворачивающемуся кризису. Он уговаривал меня ничего не делать. Ты просто будешь кормить троллей. Молчание — лучший вариант.

Но молчать было нельзя. Из всех вариантов молчание было наименее желательным, наименее оправданным. Мы не могли просто позволить прессе так поступать с Мег.

Даже после того, как я убедил его, что нам нужно что-то делать, что-нибудь сказать, что угодно, Дворец сказал «нет». Придворные изо всех сил сдерживали нас. Ничего не поделаешь, говорили они. И поэтому ничего не будет сделано.

Я принимал это как окончательный ответ. Пока я не прочитал эссе в Huffington Post. Автор сказал, что следовало ожидать мягкой реакции британцев на этот взрыв расизма, поскольку они являются наследниками расистских колонизаторов. Но что действительно «непростительно», добавил он, так это моё молчание.

Моё молчание.

Я показал эссе Джейсону и сказал, что нам нужно немедленно исправить ситуацию. Больше никаких споров, никаких дискуссий. Нам нужно сделать заявление.

Через день у нас был черновик заявления. Сильный, точный, злой, честный. Я не думал, что это будет конец, но, это могло быть, началом конца.

Я перечитал его в последний раз и попросил Джейсона отдать в печать.

20

Всего за несколько часов до публикации заявления, Мег ехала ко мне. Она поехала в международный аэропорт Пирсон в Торонто, папарацци преследовали её, и она осторожно пробиралась сквозь толпы путешественников, чувствуя себя нервной и незащищённой. Зал ожидания был полон, поэтому представитель Air Canada сжалился над ней и спрятал в боковой комнате. Он даже принес ей тарелку с едой.

Когда она приземлилась в Хитроу, моё заявление было повсюду. Но ничего не изменилось. Натиск продолжался.

На самом деле, после моего заявления начались уже другие проблемы — со стороны моей семьи. Па и Вилли были в ярости. Они устроили мне нагоняй. Моё заявление выставило их в дурном свете, сказали оба.

С какой стати?

Потому что они никогда не делали заявлений в защиту своих подруг или жён, когда тех преследовали.

Так что этот визит не был похож на предыдущие. Как раз наоборот. Вместо того, чтобы гулять по садам Фрогмора, или сидеть у меня на кухне, мечтательно рассуждая о будущем, или просто знакомиться друг с другом, мы были в стрессе, встречались с юристами, искали способы борьбы с этим безумием.

Как правило, Мег не заглядывала в Интернет. Она хотела защититься, не допустить попадания этого яда в свой мозг. Умное решение. Но ненадёжное, если мы собирались вести битву за её репутацию и физическую безопасность. Мне нужно было точно знать, что правда, а что ложь, а это означало спрашивать её каждые несколько часов о чём-то ещё, что появилось в сети.

Это правда? Это правда? Есть ли в этом хоть доля правды?

Она часто начинала плакать. Почему они так говорят, Хаз? Я не понимаю. Они это специально выдумывают?

Да, это они могут. И да, они это делают.

Тем не менее, несмотря на нарастающий стресс, ужасное давление, нам удалось сохранить неотъемлемую связь, ни разу не срываясь друг на друга за эти несколько дней. Когда подошли последние часы её визита, мы были вместе, счастливы. Мег сказала, что хочет приготовить мне особый прощальный обед.

В моем холодильнике, как обычно, ничего не было. Но дальше по улице был Whole Foods. Я дал ей указания: самый безопасный маршрут — мимо дворцовой охраны, поверни направо, в сторону Кенсингтонского дворцового сада, вниз по Кенсингтон-Хай-стрит, мимо полицейского барьера, поверни направо, и ты увидишь Whole Foods. Он огромен, ты его не пропустишь.

У меня была встреча, но я планировал успеть к ужину.

Бейсболка, куртка, голову не поднимай, боковые ворота. Ты будешь в порядке, я обещаю.

Два часа спустя, когда я вернулся домой, я нашел её безутешной, рыдающей, трясущейся.

Что такое? Что случилось?

Ей едва удалось рассказать.

Она оделась так, как я советовал, и радостно и анонимно бегала взад и вперёд по проходам супермаркета. Но когда она ехала по эскалатору, к ней подошёл мужчина. Простите, вы не знаете, где выход?

О, да, я думаю, это просто здесь, слева.

Опа! Вы снимаетесь в том сериале — "Форс-мажоры", я прав? Моя жена обожает вас.

Это так мило! Спасибо. Как вас зовут?

Джефф.

Приятно познакомиться, Джефф. Пожалуйста, скажите ей, что я сказала спасибо за то, что она смотрит сериал.

Я передам. Могу с вами сфоткаться… ну, для мамы?

Вроде, вы говорили, что сериал смотрит жена.

Ой. Ну да…

Извините, я сегодня просто закупаюсь продуктами.

Он изменился в лице. Ну, если нельзя сфотографироваться вместе с вами… никто не запретит мне сфотографировать тебя одну!

Он выхватил телефон и последовал за ней к прилавку гастронома, фотографируя, как она смотрит на индейку. «К чёрту индейку», — подумала она и заторопилась к кассе. Он последовал за ней и туда.

Она встала в очередь. Перед ней стояли ряды журналов и газет, и на всех них, под самыми возмутительными и отвратительными заголовками… была она. Это заметили и другие покупатели. Смотрели журналы, смотрели на неё, а затем как зомби вытащили телефоны.

Мег поймала взгляд двух кассиров, которые жутко улыбались. Заплатив за продукты, она вышла на улицу и наткнулась на группу из четырёх мужчин, нацеливших на неё айфоны. Она опустила голову и помчалась по Кенсингтон-Хай-стрит. Она была уже почти дома, когда из садов Кенсингтонского дворца выехала карета, запряженная лошадьми. Какой-то парад, дворцовые ворота заблокированы. Её заставили вернуться по главной дороге, где четверо мужчин снова учуяли