тонуть. И всё-таки удачливый победитель определился – Аттал! В качестве трофея он потребовал от игроков продолжить состязание… в выпивке. Кто больше остальных выпьет и не опьянеет! Его призыв поддержали, ибо не приходится удивляться, что люди, обладающие властью и богатством, всему предпочитают это удовольствие как более доступное из всех приятных. Обрадованные новым развлечением гости дружно выкрикивали слова из Еврипида: «Кто больше пьёт, и веселится больше тот!»

Филипп не принимал участия в состязании – он был хозяином застолья, – к тому же виночерпий подливал ему в кубок особое вино из Родоса. Оно настаивалось на смеси мирры, пахучего тростника, аниса, шафрана, бальзамина, кардамона и киннамона (корица); как утверждал лекарь, вино это придаёт мужчине любовную мощь. Кубок царя, сделанный из рога пеонийского быка, впечатлял размером и красотой отделки краёв из серебра и золота. Вина в него вмещалось не меньше шести кружек*, и каждый раз после здравицы в свою честь кубок опустошался и вновь наполнялся.

Александр исподтишка поглядывал на отца, стараясь ни о чём плохом не думать, мало ел, а когда звучали здравицы в честь царя, едва касался губами своей чаши. Он догадывался, что отец поручил кому-нибудь из своих слуг тайно следить за ним, поэтому делал вид, что рад всему происходящему. А Филипп будто забыл о его существовании, ни разу не обменялся с сыном взглядом, в речах не обмолвился словом о нём, словно не было у него больше наследника. Глухая тоска постепенно накрывала сознание царевича, словно тёмная ночь небо. Ему оказалось невозможным осознать, что отец отдалился от него, стал чужим! Всё, что происходило с Александром, представлялось несуразным сном…

Аристотель часто говорил царевичу, что отец по природе своей не может быть врагом собственному сыну. Выходит, наставник ошибался? Если отец не предаёт его, своего наследника, тогда почему он всем своим видом показывает, что у него нет сына Александра? Все это видят и радуются унижению Александра. Царевич почувствовал, как на него накатывается гнев. Он посмотрел на Аттала – отвратительное потное пьяное чудовище с мокрыми губами… Судя по торжествующему лицу, он уже после царя первый человек в Македонии. Клеопатра, а не Олимпиада теперь македонская царица, и она беременна. Вот почему радуется Аттал!

Друзья Александра, понимая его состояние, отвлекали от мрачных мыслей: шутили и смеялись по любому поводу. Но ему всё время казалось, что гости отца едва скрывают свою неприязнь к нему, в упор разглядывают, хихикают. От таких мыслей кровь сильно билась в висках, в груди клокотало негодование…

В этот момент симпосиарх предложил желающим произнести тост. Грузно поднялся Аттал.

– Македоняне! – громко произнёс он, привлекая внимание гостей. – Будем все молить богов, чтобы они даровали нашему царю законного наследника!

Не успел Аттал закончить, как неожиданно из дальнего угла послышался возмущённый голос Александра:

– Ах, ты, негодяй! А меня предлагаешь называть незаконным наследником?

С этими словами он буквально взвился из-за стола в направлении Аттала. Никогда ещё не исторгался из груди Александра такой крик! Царевич машинально схватил первое, что попалось под руку – чашу из тяжёлой коринфской бронзы, и швырнул её через весь зал, целясь Атталу в лицо. Военачальник не успел увернуться, и чаша, словно камень из пращи, попала ему в голову. Аттал взвыл от боли, неожиданности и позора, схватился руками за рану и едва не упал…

Филипп, уже достаточно нагруженный вином, удивительно быстро, хотя и неуклюже, среагировал на происшествие. Вскочил с ложа и, как опытный воин, выхватил меч у стоявшего рядом телохранителя и… попытался совершить выпад в сторону сына.

– Убью! – взревел он так громко, что гости вздрогнули. Все окаменели от такой картины. Прихрамывая на раненую ногу, царь поспешил к столу, где сидел сын, с намерением подтвердить слова жестоким действием. На пути оказалась лужа от пролитого вина; валялись ещё объедки, которые обычно бросают гости со столов собакам или шутам. Царь поскользнулся, пошатнулся и… упал лицом на заплёванный пол. Невольные свидетели позора царя ахнули, в то время как Филипп взвыл от беспомощности и огорчения…

Александр хорошо рассмотрел лицо отца – вначале растерянное, охваченное бессилием, затем, налитое яростью и ненавистью. Царевич догадывался, что намерения отца его убить в тот момент были не игрой, рука воина опасно сжимала острый меч. Ему стало страшно. Ноги налились противной тяжестью. Смерть смотрела ему в глаза…

Неожиданно страх прошёл. Ему стало удивительно спокойно: он увидел отца в унизительном положении, в каком невозможно было представить. Царь барахтался на полу, рыча что-то нечленораздельное, а он стоит, уверенный в себе. В звенящей тишине свадебного зала застывшие от ужаса гости услышали насмешливый голос Александра:

– Вы только посмотрите, македоняне! Этот человек обещал вам покорить Персию, преодолев Геллеспонт? Да он неспособен преодолеть даже эту лужу!

Филипп зарычал, словно израненный медведь, которого добивают охотники в его собственной берлоге. Он попытался подняться, не выпуская меча из рук, но тело, отяжелённое едой и вином, не справилось: ноги безвольно подкосились, и Филипп ещё раз упал.

Кто был рядом с ним, поспешили к нему, до этого они просто суетились, не зная, что предпринять. Первым был Антипатр, он поддерживал царя, помогая встать, и одновременно деликатно мешал ему достать Александра мечом. Аттал и его родственники угрожающе сжимали кинжалы, намереваясь кинуться к царевичу, но всё ещё сомневались в правомочности своих дальнейших действий. Александр, увидев вокруг напряжённые от злобы лица, продолжал гневно улыбаться, пока друзья, уберегая его от неминуемой смерти, подтолкнули его к выходу.

После всего, что произошло, Александр понимал, что оставаться во дворце было очень опасно. Он вспомнил, что в Пелле находился Аристотель. При свете луны он с друзьями поспешил к дому, где остановился его наставник. Оставив друзей у порога, царевич заколотил в дверь…

Напутствие

Александр, волнуясь и запинаясь, говорил о случившемся на свадьбе отца, в то время как наставник спокойно внимал, раздумывая, какие слова станут подходящими для царевича в таком диком случае.

– Во-первых, Александр, не осуждай отца, сказал он после некоторого молчания. – Ты не сможешь понять его развод с твоей матерью и новую женитьбу, пока сам не станешь царём. Что касается его действий против тебя, скажу только, что гневался он не на тебя, а вследствие собственных обстоятельств, куда попал, видимо, по недоразумению. Тебе должно быть понятно, что на новый брак отец решился не из-за страсти, а сообразно государственной выгоде. Такова царская ноша, она, как дамоклов меч, который всегда висит на волоске над головой правителя.

Аристотель заметил удивление на лице юноши.

– Да, так