Шрифт:
Закладка:
— Ах ты ж… — изумленно выдавил кто-то из уруков.
— Бежим отсюда, — прохрипел Каграт, прикрывая лицо руками.
Не оглядываясь, они потрусили прочь — в глубину леса, к реке, к покинутому лагерю. Оставаться в долине больше не имело смысла: стена ущелья обрушилась в самом узком месте, засыпав распадок на протяжении десятка-другого ярдов, и задержала «лошадников» где-то там, за ущельем, по ту сторону завала, за крепким и непреодолимым теперь каменным рубежом… Орки ликовали, вопили и улюлюкали, восторженно выкрикивали забористые фразы на Черном наречии, торжествующе потрясали кулаками, хлопали друг друга по плечам, выкидывали на бегу какие-то немыслимые коленца — и Каграт, довольно ухмыляясь, не торопился призывать расшалившихся парней к порядку. Саруман тоже посмеивался, рисуя в воображении ошеломленные физиономии «коневодов», пред которыми неожиданно взбунтовалась, раскололась и встала на дыбы сама земля-матушка… Но мешкать не следовало, надо было догонять ушедший вперед обоз: волшебник взобрался верхом на оставленного для него мула, уруки бежали рядом — размеренной и быстрой, берегущей силы ровной орочьей рысцой. Дело было сделано…
* * *
— Леший бы тебя побрал, Шарки! — с удовлетворенным видом сытого кота сказал Каграт Саруману. — Я-то до сих пор думал, что ты простой лекарь.
— Так оно и есть, — спокойно отозвался Шарки. — Просто у меня хорошая память, и я много читал.
Тем не менее испытующий взгляд цепких, как колючки, внимательных кагратовых глаз волшебнику совершенно не нравился. Саруман почти наяву видел, как завертелись, закрутились колесики в голове главаря, производя загадочные умозаключения, — и спрашивал себя: какая работа мысли идет в дремучих недрах этого крепколобого орочьего черепа? Некие неопределенные думы медленно, но верно наливались соком в голове Каграта, точно неспелые груши, и Саруман не без некоторого трепета представлял себе тот момент, когда они, эти сочные и увесистые плоды, окончательно созреют, перезреют и, чего доброго, начнут попахивать.
Орочий отряд быстро шел на север, огибая вдоль предгорий долину Черноречья.
Погоня больше не давала о себе знать: то ли дружинники Астахара не нашли другого прохода по эту сторону гор, то ли решили отступиться от преследования, не желая забираться так далеко от границ своей страны — больше они, к окончательному унынию Эорлима, на горизонте не появлялись. И все же Каграт не позволял снизить скорость продвижения, торопясь как можно скорее миновать незнакомую и враждебную территорию и добраться до Каменного Моста: «крысюкам» предписывались лишь краткие передышки ночью и в полуденную жару, совершенно убийственную на пике лета, в остальное время их гнали, гнали, гнали по горам по долам, не обращая внимания на ропот, стоны и жалобы: иногда тех, кто совсем уж изнемогал, подсаживали на повозки, но ненадолго — силы мулов тоже следовало беречь. Саруман по-прежнему ехал на одной из телег и, в общем, ему жаловаться на житуху не приходилось: трогать его и дерзить ему никто не смел, вечером у костра ему доставалось лучшее место и даже из скудной походной еды для него неизменно выделялись самые лакомые куски: после приключения в Волчьей Пасти Каграт возлюбил и зауважал старого хрыча Шарки просто до небес. Правда, сам волшебник не был уверен, что ему стоит очень уж этому радоваться, да и благорасположение главаря в любой момент могло обратиться в прах и обернуться подозрениями и неприязнью…
Уже добрую неделю в горах стоял нестерпимый зной. Солнце, висящее в поднебесье чудовищным обжигающим зраком исполинского дракона, с силой обрушивало на пропеченную землю волны жара, которые, отражаясь от камней, обдавали идущих людей потоками горячего воздуха, словно от открытого тигля. Духота давила нестерпимо; ни малейшего движения ветра не ощущалось над раскаленной землей, а окружающие камни нагревались до такой степени, что на них, как на плите, можно было печь лепешки. Несчастные пленники нестерпимо страдали от жажды: за последние дни на пути не встретилось ни одного мало-мальски чистого источника, а орки слишком торопились и плохо знали местность, чтобы рыскать по окрестностям в поисках родников, тем более Каграт рассчитывал вскоре пересечь одну из находящихся где-то поблизости горных речушек. Но пока запасы воды в бурдюках неумолимо иссякали, и опостылевшие сухари с солониной не лезли в пересохшие глотки, потому что запивать скудный харч было нечем: вскоре дневную норму питья пришлось урезать буквально до пинты (орки бросали на десятерых «крысюков» полмеха теплой несвежей воды и развлекались, глядя, как изнуренные люди будут делить меж собой драгоценную влагу). Бурный горный ручей (это, видимо, было верхнее течение реки Келебрант, вытекавшей из Зеркального озера, как уяснил себе Саруман) попался на пути лишь к полудню третьих суток, и здесь наконец и орки, и люди, и мулы смогли вдосталь напиться, охладиться и слегка освежить измученные испепеляющим зноем тела. Но без происшествий и тут не обошлось: преодолевать бешеный, неистово бурлящий поток пришлось вброд, и мощным напором течения одного из «крысюков» сбило с ног и едва не утащило вниз по реке: его спасла лишь прочная пеньковая веревка, которой пленникам было велено обвязаться перед переходом. Беднягу выволокли на берег чуть живого и почти захлебнувшегося, и тогда Радбуг без долгих церемоний перекинул «утопленника» животом через колено и с такой силой огрел ладонью по спине между лопаток, что тот чуть не выкашлял вместе с водой остатки собственных легких… Орки ржали:
— Ну и хлюпик, горным ручейком унесло! Как вы, такие слабосильные, по земле-то ходите, что вас ветерком не сдувает?
Тем не менее на другом берегу реки Каграт объявил вынужденный привал, чтобы и орки, и «крысюки» могли поесть, прийти в себя и просушить вымокшие во время перехода через реку вещи. Лагерь разбили под сенью негустой дубравы, растущей в распадке меж крутобоких песчаных холмов.
— Несколько часов положим на отдых, потом двинем дальше, — с неудовольствием процедил
