и ждем приговора. Понимаешь состояньице!.. Я крепилась все дни, приучая Tilly к самостоятельности в нашем многосуетном хозяйстве. И хорошо делала, т. к. сегодня крови показалось больше, и я должна была к ужасу моему открыться маме и лечь. Лежу. Пока не сильно. Были сегодня сильные боли, м. б. после них хуже будет? Результат еще не известен этих болей. Но мне на себя наплевать! Я извелась за маму. И, подумай, она часто после моего казуса себя «щупала». Ей кажется, что это образование за самые последние дни, но кто это знает? Ждем doctor’a. Не думала, что _т_а_к_о_е_ его у нас будет «гощенье». И развалилась еще я! А на той неделе молотьба… Tilly разрывается на хозяйстве и у больных. Я перешла лежать в столовую, чтобы быть в поле деятельности и не утруждать еще ходьбой к себе. Да и тепло. Сегодня день преп. Серафима, — верю в Его милость! Что мы за горемычные, — все-то на нас валится! Ванечка, до того мне горько — эти «завещания»: твое и… мама вроде этого говорит… Душа болит. Пишу тебе дружок немного, чтобы только ты не оставался долго без весточки и привета ласкового. Не могу длиннее, очень уж «на угольях», так тревожно на сердце. Но как только поотляжет (Господи, дай же!), — напишу, родной, подробней. Не унывай! Молись, Ваня, молись и молись; — за больше, чем 2 года получила от И. А. письмо на эту тему. Перепишу тебе — оно очень четко и верно. Пришло в горькую минуту, когда опухоль оказалась очевидностью (у мамы). Что-то еще нам предстоит?! Помолись за нас, Ванечка! Благословляю тебя и обнимаю душевно и хочу успокоить и согреть. И сама вся застыла в горе и тревоге. Господи, помоги всем нам! Твоя Оля

[На полях: ] 17.I.44 Ванюша, доктор ни вчера, ни в субботу не был — сломался его автомобиль. Опять томиться — ждать до среды — четверга. Пойми страхи мои… Умоляю тебя: помолись горячо со мной вместе за маму, т. к. «если двое или трое попросят во Имя Его… то дает им Отец Его на небеси»352. Помолись за мамочку, чтобы выздоровела. Твоя Оля

Если у мамы что-нибудь злокачественное, то и для меня скверные виды. Доктор так и говорил: «иное дело, если бы у Вас была _т_а_к_а_я _ наследственность». Но на меня — плевать! Господи, помоги!

75

О. А. Бредиус-Субботина — И. С. Шмелеву

21. I.44[117]

Миленький Ванюша, наконец-то был у нас доктор и кончил мучительное неведение и это трепыханье между надеждой и отчаянием. У мамы пока что он ничего страшного не нашел и хочет выждать еще недели 3, — тогда окончательно скажет. Это очень поверхностная, подкожная опухоль, будто бы не похожая на мою. Я его при случае спросила, давно ли моя у меня образовалась по его мнению, на что он высказал предположение, что она сидела _г_о_д_ы, — м. б. 2 или 3. Тогда м. б. и Wickenbourgh’cкое падение имело значение. Ну, это все равно теперь. Ну, Ванюша, а ты-то как? Все это время я думала о тебе… Ты не тоскуй. Посмотри, как хорошо уже становится теперь небо — предвесеннее оно. Голубое… и в нем уже не сухими тычками-палками сучья дерев, а сочными, гибкими, хлесткими плавно ходят. И гуси наши как кричат… задирают головы в лазурь и машутся крыльями. Радуются солнцу, купаются, брызжутся.

Но только я их сейчас пока не вижу… слышу только издали. Я лежу, Ванечка. Опять кровь… Не пугайся, не сильно, но все повторяется, каждый день, хотя и лежу.

Я исстрадалась за маму, м. б. и нервы причинили свое.

А доктор не мог быть раньше — его ассистент заболел в свадебном путешествии и теперь лежит, а хирург один разрывается. Был мне вчера. Привез мне подарок — книгу о русской иконописи и гордился, что смог хоть что-то такое достать. Ничего теперь не найти. Часок посидел и улетел. Сегодня трудная операция — вынет легкое у девочки. Рассказывал мне и сознавался, что волнуется, как перед первой. Но он любит трудности преодолевать и массу работает. Такой живой человек. И не похож на европейца. Мной был недоволен — давно не видел и нашел, что я очень похудела и бледна. Ну понятно — и «эмоции», и столько дней кровь теряю… Читаю в постели и очень хочу, как только смогу сидеть, писать… одно, самое заветное. Помолись, чтобы Господь дал мне помощь. Ибо это _д_о_л_ж_н_о. Если и ничего другого не будет, то _э_т_о_ должно быть! —

Какие дикие иногда бывают сны! При таком моем состоянии тоски… снится маскарад и такие все безвкусные костюмы. А я говорю: «Я в один день устрою себе из имеющегося у меня старья, костюм… чего бы ты думал? — бутылки шампанского»! И вижу себя: в темно-зеленом платье (есть такое, очень удачное, длинное) и в золото-брокатовом тюрбане — в виде пробки! Башка моя — пробка! Забавно? Оля — бутылка! Все чушь! Давно хочу тебя спросить — знаешь ты писания Никифорова-Волгина?353 Не знаю почему, но он мне прямо все нервы вытягивает, _м_о_т_о_р_И_т (от мОторно, как у нас няньки говорили вместо тОшно, тошнит). В календаре его отрывки помещают около тебя (например, Пасха) и как же это его убивает! По-моему он тужится быть на тебя похожим, а выходит до того грубо. Как он пасхальный звон изображает… не река звуков чудится, а учебник арифметики Малинина-Буренина с задачей: сколько человек требуется раскачать колокол, если он весит столько и столько-то…

И все в этом духе. Все равно, как и о постном рынке, будто он говорит: «Я вот расскажу вам, как грибами на рынке пахнет и, что вот то-то и то-то стоит там…», — а ты и не чувствуешь ничего, т. к. этими словами все исчерпано. Как анекдотчики неумелые, начинают анекдот с раскрывания его тонкой пикантности и еще сами первые начнут хохотать… «не правда ли, смешно?» А тебе и не смешно и нудно. Слышала я много восторгов от Никифорова-Волгина, особенно в Берлине у русских, но не могу понять их. А ты что скажешь. Меня рвет с него, хуже еще чем с Гиппиус и Мережковского… И еще считаю святотатством тебя имитировать, да так грубо. Болван!!«…Березы — белые виденья… спят в них галки…»354 Какая прелесть… Именно спят в них галки… А м. б. и замерзли?.. И чувствуешь нашу _ч_а_р_у_ю_щ_у_ю_ зиму… Как я люблю все твое!.. И как чудно у тебя«…вспыхнуло крестом…» на куполе, в Пасху355.