Я шаг замедлила, присматривалась к происходящему. Видимо, замедлилась настолько, что почти остановилась, и меня в который раз невежливо подтолкнули в спину.

– Шагай, – сказали мне.

А я не выдержала, обернулась и зыркнула на этого хамоватого верзилу. И весьма громко и возмущённо поинтересовалась:

– Может, хватит трогать меня своими руками?

Разговор за столом смолк, на нас обратили внимание. А мой надзиратель громко и презрительно проговорил:

– Да кому ты нужна?

Он обогнул меня, направился к столу, а я сделала несколько шагов следом за ним. А сама всё на Павла смотрела.

Выглядел он вполне себе целым и невредимым. Разве что крайне недовольным. И моё присутствие его, явно, тяготило. Да ещё Татьяна подошла к столу, села как раз напротив Зотова, и уставилась на того с приторной улыбкой. Наслаждалась происходящим.

– Ты был прав, – сказала она ему, – она не слишком умна. Всё-таки приехала.

– Не тебе чета, – отозвался он. – Ты не за мужиком, ты за бабками куда угодно пойдешь. Поползешь, если понадобится. Я уже давно понял.

– Паш, ты за языком-то следи, – проговорил мужчина, рядом с которым Татьяна и устроилась.

Я на него взглянула, и тут же узнала. Сегодня только его фотографии разглядывала. Правда, на фото Григорий Григорьевич выглядел куда презентабельнее. А тут предо мной предстал пополневший, будто расплывшийся, как игрушка-«лизун», человек. Лысеющий и красный, по всей видимости, от выпитого алкоголя, его лысина казалась загоревшей до красноты в свете электрических ламп. Брат Татьяны. Сидел, сопел, бухтел, и пил с Зотовым водку.

Не так я себе представляла встречу, на которой люди станут делить миллионы. Не за бутылкой водки, во всяком случае.

Я приблизилась на несколько шагов. Во-первых, для того, чтобы быть поближе к Павлу, а, во-вторых, чтобы хорошо видеть происходящее. Но стоило мне подойти, как Григорий Григорьевич упер в меня свой взгляд. Глазки у него были маленькие, и ещё, наверное, поэтому так сильно казались безумными. Он меня взглядом ощупал, в конце концов, уставился на моё лицо.

– Пашка, скажи мне, как друг, – проговорил он, ухмыльнувшись. – Ты где красивых баб берешь? Тебе по жизни везет, что ли?

– Везет, Гриша, везет, – покивал Павел без особого интереса к расспросам родственника. А затем ещё добавил: – Любят меня красивые бабы.

Григорий Григорьевич переглянулся с сидевшими за столом, затем неприятно причмокнул губами.

– Да уж. – Он на сестру взглянул. – А я-то думаю, что ты так взбеленилась. Ну, баба у него, ну, трахает кого-то. Ему и положено, он мужик. А тут взыграло, да, Танька?

Татьяна зло пихнула пьяного брата в бок.

– Заткнулся бы ты уже.

Григорий Григорьевич весело загоготал и снова на меня уставился.

– А ты что молчишь, красота ты наша? Как, кстати, тебя звать?

– Юля, – ответила я без всякого желания что-то отвечать.

– Юля, Юленька, целую тебя в губоньки, – пропел он, и мужчины за столом засмеялись.

Я же сморщила нос от прозвучавшей приторной пошлости.

– Гриня, – протянул Зотов с мрачными интонациями, – ты долго выкаблучивать-то будешь? Артист, – будто выплюнул он, и ещё кое-что добавил, что я даже повторять не стану. – Ты сюда чего ехал? На бабу мою посмотреть?

Григорий буйную головушку опустил, я даже приметила, что глаза закрыл. У меня мелькнула мысль, что как бы не заснул невзначай, но он головой своей тяжёлой покачал.

– Нет, Паша, не на бабу твою я глазеть приехал. Баб у меня у самого… Я приехал своё забрать.

Зотов ухмыльнулся, не скрываясь.

– А что у меня есть твоего? Сроду чужого не брал. – Павел кивнул на мужчин за столом. – Людей с собой притащил. Организовал, так сказать, дружеские посиделки. За несколько тысяч километров от дома. Позвал бы к себе, Гринь, я, может быть, и приехал бы. На денек-другой. А то столько лишних телодвижений.

Ковалев слушал его, качал головой и пьяно усмехался. А когда Павел замолчал, заговорил с явным намерением его впечатлить:

– Ты думаешь, я не знаю, что Сазонов тебе утром документы по счетам передал? Я всё знаю, Паша. Каждый твой шаг знаю.

– Видимо, всё-таки учишься на своих ошибках. Раньше ты таким предприимчивым не был.

– Он ведь всё нашёл. А кто ещё? Конечно, Сазонов.

– Но к нему ты сунуться побоялся, да? – ухмыльнулся Павел. – Конечно, кто ты, а кто он. Человек, с собственной службой охраны и кгбэшным прошлым. Ты решил подождать, пока он передаст мне бумаги. А ты говоришь, Гриня, – Павел вздохнул напоказ. – Трусоват ты всё-таки.

– Заткнись!

– А что, смелый? Настолько смелый, что приехал со мной один на один переговорить? Ну, почти один на один, – усмехнулся Павел, окинув взглядом присутствующих. И поинтересовался: – Ты воевать со мной ехал, Гриша? Или убивать меня?

Ковалёв голову поднял, и они с Павлом друг на друга уставились. Тяжело и сурово. И именно от этих взглядов мне стало всерьез не по себе. Я неосознанно вцепилась пальцами в ворот Пашиной футболки у него на шее.

Ковалёв молчал, и все молчали. Даже Татьяна молчала, и смотрела куда-то в сторону. Всем как будто было неприятно и тревожно от происходящего, но никто от планов и действий не отступался. А Павел вдруг подался вперед через стол.

– Гриша, ты на меня посмотри и скажи. Ты убивать меня приехал?

Татьяна толкнула Зотова в плечо, заставляя вернуться на место. Мне показалось, что она испугалась его выпада. Или той реакции, которая должна была за этим последовать. Я тоже, кстати, испугалась, но застыла, как изваяние.

Павел вернулся на своё место, откинулся на спинку скамейки. Сидел и усмехался. А Григорий Григорьевич вдруг на сестру посмотрел, разглядывал ту с задумчивостью. После чего с пьяной печалью в голосе, проговорил:

– Дружба – это такое дело, Паша. Нестабильное. Сначала друзья, потом родственники, а потом всё в один момент заканчивается.

– Окстись, Гриня. Мы с тобой никогда друзьями не были, – выдал Павел с заметным презрением.

Это заявление Ковалева задело, я видела, как он дёрнулся. И тут же выпрямился, набычился, а на Павла взглянул едва ли не с ненавистью.

– Ещё бы, ты меня другом не считал. Мы всегда были людьми не того сорта рядом с твоей семьей. Ты даже когда на Таньке женился, также себя вел. Сука высокородная. Дед твой такой же был. Вот только где твоя семья? Кто тебе поможет теперь? Времена неприкасаемых Зотовых прошли.

Павел с пониманием покивал.

– Времена прошли, и ты решил, что можешь мои деньги поделить?

– Это не твои деньги. Это деньги общие. Общие, понимаешь? Которые дядя Глеб у нас же и украл. У компании, у моего отца. Украл и припрятал, как крыса. Подальше заныкал. – Ковалёв делал странные, суетливые движения руками. И говорил так быстро и так эмоционально, что я видела, как разлетается слюна из его рта.