проводил Донскова до ближайшего переулка и вернулся к представительству. Провожатым гостей назвался Духопельников. Шаганов шёл рядом с профессором Миллером, который не скрывал взаимной заинтересованности, присматривался к лейтенанту, оказавшемуся, к тому же, потомственным казаком.

— Извините, профессор. У меня к вам вопрос, — обратился Павел Тихонович, поймав на себе доброжелательный взгляд из-за очков.

— Да, пожалуйста.

— Если бы возникла необходимость создания донского правительства, вы согласились бы его возглавить?

— Батюшки-светы! Я не имею достаточного опыта. Правда, приходилось служить в Таганроге мировым судьёй. Зигзаг судьбы! Занесло меня, будучи археологом, во второй университет, в Харьковский. Вышел со степенью кандидата юридических и экономических наук. Но вскоре понял, что это не моя стезя. После Гражданской занялся всецело историей. Так что служба не по мне. А вот подсказать, проследить путь донского казачества...

— Я слышал, что ваш брат-учёный репрессирован?

— Да, Саша был арестован без всяких оснований. Канул бесследно....

— А мой брат погиб в начале декабря. Подстерегла партизанская сволочь!

— Искренне сочувствую, — приостановившись, с дружественной теплотой сказал профессор.

Окна ресторанного зала были наглухо задёрнуты бордовыми портьерами. Под потолком горела люстра, отражаясь в надраенном паркете. Столики сдвинули так, чтобы получилась русская буква «Г» (с намёком на фамилию вождя). Ярко белела накрахмаленная скатерть. Весь пиршеский стол был уставлен тарелками: чернела паюсная икра, оранжевели скибки мочёных арбузов, из горок квашеной капусты выглядывали черносливы и яблоки, розовели пласты вяленой сомятины и куски сельди, украшенной кольцами лука, а посередине, на длинном подносе, красовался в смуглой корочке запечённый осётр. Кувшины с янтарным вином соседствовали с приплюснутыми бутылками шнапса и самогона. Две официантки: глазастая черноволосая развратница с вихляющей походкой и молодая рослая блондиночка с вызывающе накрашенными губами, завершали сервировку стола.

— На стол равняйсь! Водку внести! — дурашливо скомандовал Духопельников и сквозь хохот добавил: — Шапки долой!

— Не кощунствуй, — остановил его Одноралов, стягивая свой светлый полушубок и бросая его на руки подбежавшего молодого казака. У других гостей одежду принимали также бойцы штабного взвода.

Загромыхали отодвигаемые стулья. Одноралов, держась хозяином, размещал участников застолья. Капитана Кубоша, профессора и Павла Тихоновича усадил рядом с собой. Поблизости устроились неразлучные Сюсюкин и Духопельников. Интендант Беляевсков сел напротив престарелого полковника Ёлкина, благообразного офицера ещё царской школы, привлечённого к работе в представительстве. Далее разместились помощник бургомистра и ещё несколько человек, незнакомых Павлу Тихоновичу.

Разлили по рюмкам. Одноралов с осанистым видом оглядел гостей, торжественно воскликнул:

— Братья казаки! Господа! Нами подготовлены документы, необходимые для согласования с германским правительством о создании казачьего государства. Без преувеличения — это историческое событие. Оно совпало с десятилетним юбилеем прихода к власти Адольфа Гитлера, чьи доблестные войска принесли нам освобождение... Предлагаю тост за воинское братство и сотрудничество донского казачества и Третьего рейха!

— Любо! Любо! — вразлад выкрикнули адъютант Абраменков и некто с всклокоченными волосами и помятым лицом.

Ледяной, как снеговица, самогон взбодрил Павла Тихоновича. Он охотно закусывал, переговаривался с соседями. Наискосок, человека через три от него, возвышался плотный седоватый есаул в сером кителе, которого раньше он не встречал. Из-за круглых очков скользил вдоль стола щупающий взгляд. Бритое, холёное лицо излучало добродушие и довольство. И это неведомо почему насторожило Павла Тихоновича. «Странный гость, — подумал он, прислушиваясь к негромкой журчащей речи незнакомца. — Откуда взялся? Не похож он на казака!» И, не в силах прогнать гнетущего подозрения, спросил у Одноралова:

— Кто это, в очках?

— Представитель Павлова в Шахтах, Доманов.

Павел Тихонович вспомнил, что атаман сетовал на безынициативность своего начальника штаба и, собираясь заменить его, называл именно эту фамилию.

— И чем же хлеб зарабатывал раньше, при Советах?

— А бог весть! Слышал, снабженцем был в Пятигорске.

— А как здесь оказался?

— Вроде бы давний знакомый Павлова...

Профессор Миллер, которому Одноралов предоставил слово, поднялся, держа в подрагивающей руке бокал с красным винцом:

— Друзья мои! Мне не приходилось носить военную форму. С юности я выбрал поприще науки. История, смею утверждать, наука не только о прошлом. Верные знания позволяют объективно оценивать настоящее и предвидеть. История казачества свидетельствует о величии дел, несгибаемости духа и ошеломляющей храбрости! Напомню слова Ермака накануне битвы с Кучумом, когда малодушные стали роптать: «О, братия наша единомысленная, камо нам бежати, уже осени достигши, и в реках лёд смерзается; не дадимся бегству и тоя худыя славы себе не получим, ни укоризны на себя не положим, но возложим упование на Бога; не от многих бо вой победа бывает, но свыше от Бога помощь даётся... Воспомянем, братие, обещание своё, како мы честным людям перед Богом обеты и слово своё даша, и уверившися крестным целованием, елико всемогий Бог нам помощи подаёт, а отнюдь не побежати, хотя до единого всем умрети...» И ныне не число воинов, а дух казачий и Божья помощь могут принести победу. Я считаю себя донским казаком, хотя в жилах течёт немецкая кровь!

Ему зааплодировали.

— Царь даровал моих предков за верную службу и землёй, и этим великим званием. Войсковые атаманы Павел Граббе, Фёдор Таубе, Михаил Граббе, много сделавшие для Донского края, также были немцами. Казаков и немцев роднит ратный дух. Об этом не устаёт говорить Пётр Николаевич Краснов, наш прославленный атаман и писатель. Предлагаю тост за его здравие и скорый приезд!

Пирующие выпили стоя. Одноралов сочным тенором, громко завёл:

Всколыхнулся, взволновался

Православный Тихий Дон.

И послушно отозвался

На призыв свободы он

Вытянувшись, подтягивал и Павел Тихонович, как всегда при общем пении, с особой остротой понимая слова гимна Донской республики:

В боевое грозно время

В память дедов и отцов

Вновь свободно стало племя

Возродившихся донцов...

С криками «ура» и «любо» снова выпили. Тосты пошли вразнобой. Они не отличались оригинальностью. «За донских казаков и Германию!» — таким восклицанием завершали свои монологи все говорившие. На предложение Одноралова «толкануть речь» Павел Тихонович, заметно охмелевший, грубо возразил:

— После! Я знаю, когда...

Он довольно быстро потерял интерес к застолью. Угрюмо оглядывал сподвижников. Они роились перед глазами: одни пили и спорили, другие беспрестанно курили, третьи танцевали с казачьим ансамблем, вовремя появившимся в зале, и «играли» под гармонь песни. Павлу нравились рассудительные полковник Ёлкин и профессор Миллер, но какие из них ратники? А прочие, собравшиеся в этом ресторане, не вызывали уважения. Постоянно мельтешил, угодничал