кто из них гении, не знаю, но зарубежные специалисты по России, реальные и мнимые, обладали преимуществом, которое мы сами же им предоставили, они занимались тем, к чему мы не смели прикасаться или же прикасались так, что уж лучше бы и не прикасались. Они передергивали, наши специалисты ловили их за руку, но так, будто не передергивающие, а кто ловили их за руку, те и передергивали. Наш историк не мог и коснуться того, чего, передергивая, касался американский историк. Вышла история ЦРУ, из которой следует: американское разведывательное ведомство тем только и занималось, что делало глупости. Источником американских глупостей, была недостаточная осведомленность и просто-напросто невежество[163], но раз «наша команда» проиграла, значит, мы наделали ещё больше глупостей. Наша наибольшая глупость, насколько могу судить в пределах своего служебного кругозора, заключалась в том, что мы не могли использовать в полную меру собственных знаний. Зарубежные специалисты учили наших специалистов тому, что наши специалисты знали лучше кого бы то ни было, понимали глубже и тоньше любую из обсуждаемых проблем, но их осведомленность и понимание оставались втуне, на дискуссионную арену они выходили, как бы поглупев.

Спорил Бердников с Джексоном. Спорили о чеховском рассказе «Невеста». Джексон доказывал: Чехов предупреждал, не думайте, будто совершив революцию, вы и людей измените, тех русских, что плохо понимают, когда с ними говорят русским языком, и чем яснее говорят, тем хуже понимают. «Чехов не Горький», – все, что мог возразить Бердников, знавший не только каждую страницу, знавший каждую строку в чеховских сочинениях, в том числе, знавший, что Чехову смешно было слушать рассуждения людей типа Пети Трофимова, не говоря о прочих обитателях дома с вишневым садом. Вырастить новый сад, пустив с молотка старый? Отдохнут и увидят небо в алмазах. Дойдут до цели? Именно это играли (замечательно!) в постановках Художественного театра, но не то, что Чехов написал. Как будто того не знал автор двух им написанных томов, посвященных Чехову! Знал больше зарубежного оппонента, а использовать наш специалист мог меньше ему прекрасно известное. Бердников знал, насколько прав был Лев Шестов, говоря, что Чехов убивал всякие надежды, но когда я эту цитату поставил в свой доклад, с которым ехал на симпозиум, Бердников сказал: «Давай не будем». Раскавычил я цитату, вместо «надежды» поставил иллюзии, и мы поехали.

Советологи искали, находили, всматривались и видели у нас, что им было нужно усмотреть. Путем избирательного внимания к нашим писателям всматривались они в ту самую, замеченную Симмонсом щель, и, как ломиком, орудовала армия русистов, славистов, советологов, постепенно щель увеличивая, пока не рухнула вся постройка. Огромные силы и средства были вовлечены в этот подкоп. Открывшимися по ходу холодной войны финансово-практическими возможностями наши противники пользовались и охотно брали на себя исполнение миссии, литературоведам не свойственной, но эта миссия камуфлировалась под занятия сугубо академические.

С каким удовольствием наш американский противник-партнер, автор книг о теории литературы рассказывал, что за чудесное время они с женой провели в Италии у Лаго Маджоре, где он закончил свою очередную книгу о поэтике повествования! И там же проходил политический семинар. Но вместо пугающего слова «шпион», ученые, чьими консультациями пользовались разведывательные органы, назывались политическими стратегами, чтобы им чувствовать себя комфортно. Симмонс до этого звания не дослужился, зато (согласно книге «Холодная война на культурном фронте») стратегом стал его друг Исайя Берлин. А мои литературные начальники требовали вычеркивать малейшее подобие того, что могло выглядеть не нашим делом.

В речах на литературоведческие темы американские партнеры (даже Уэллек!) вдруг между прочим вставляли замечания об отсутствии у нас свободы. С нашей стороны участвовали политические матерые зубры, которых спусти с цепи, будут зубами рвать и на рога подымут, однако никто из них (свидетельствую!) не позволял себе отклоняться от научной тематики и делать пропагандистские выпады. Такова была нам дана установка – найти общую почву там, где её можно найти. Бердников, оказавшийся последним сопредседателем нашей литературной подкомиссии, настоял на исключении из Толстовского проекта религиозного сектантства, чтобы не начинать дискуссий о свободе вероисповеданий. Наш полемический прием заключался в уходе от проблем, каких мы просто не могли обсуждать, разве что могли настаивать на принятой у нас точке зрения.

Мотивы вычеркиваний, предложенных директором в моем варианте нашего доклада, открыл мне его заместитель, как сказочный верный Личарда всех директоров. «Вы ше толкаете нас в объятия КГБ», – упрекнул меня Родионыч, перейдя на обращение официальное, но, как всегда, спокойно и миролюбиво. Значит, записали бы нас в шпионы?! Пока приходил я в себя после ошеломляющего упрека, Щербина, пришёптывая, продиктовал, что написать вместо моего абзаца, и звучит в моей памяти незабываемый голос: «Воорушшенные передовой маркшиштко-лениншкой методологией, советшкие литературоведы в ходе оштрой дискуссии ш нашими идеологичешкими противниками неуклонно проводили линию на укрепление мешду-народной разрядки во имя мирного сосушшествования между нашими штранами и торшшества коммуништичешких идей».

Моим начальникам изменило политическое чутье? Чутье подсказало им избегать определений. Люди с огромным опытом воздерживались называть вещи своими именами даже в документах для внутреннего пользования. Ветераны Отечественной не струсили, убедившись, что зарубежная славистика находится под крылом у военно-воздушных сил. Не заокеанская опасность их пугала. Страшила необходимость сообщать, куда следует, там спасибо скажут, но из объятий своих не выпустят, и будешь ходить в штатском. Однако ведь есть и другие инстанции! Не станем бросаться в цепкие объятия Лубянки, но разве лишь на Лубянской (бывш. Дзержинского) площади интересуются называнием вещей своими именами? Ведь на Старой площади… Включился Бердников. Бывший консультант Брежнева, чтобы дать мне представление о том, что происходит на Старой площади, придал своему лицу выражение морды Молоха, сделав наглядным, как злое божество пожирает свои жертвы живьем.

Вдруг вскоре он же, Бердников, вызвал меня и велел: «Восстанови! Сотрудник у соседей арестован как шпион». Соседями нашими был ещё один исследовательский институт. Восстановить вычеркнутое было недолго, но поздно. Сотрудник, американист, сопровождавший Ельцина в США, успел стать героем дня и, давая телевизионное интервью, ответил на вопрос, зачем же