Невеста уступала по красоте докторской дочке, но все же была довольно мила. Она была дочерью губернатора-сэйюкаевца, что в глазах приверженцев Канно придавало ей больше блеска. Они воспрянули духом и настойчиво советовали Канно поскорее заключить брачный контракт.

Киити тоже нравилась эта красивая девушка, так мило болтавшая на безупречном токийском диалекте. И только Дзиэмон не был в восторге от этого брака. Но наконец он сказал «ладно», и дело было решено. Ни одним словом, ни одним жестом не выдал он своих чувств, когда первое сватовство закончилось неудачей. Но для тех, кто знал его гордый, неукротимый нрав, достаточно было этого лаконичного «ладно», чтобы понять, каким ударом была для него вся эта история. И свадьба, о которой потом долго говорили в городе, была отпразднована так пышно не только потому, что женился будущий наследник фирмы «Ямадзи», а скорее в отместку противнику. Дядя Ёсисуке верно говорил, что брак этот был свидетельством поражения Дзиэмона. Когда Сёдзо стал постарше, он начал замечать в поступках отца немало такого, что было ему неприятно. Когда же он научился оценивать события и людей, исходя из своих левых убеждений, то должен был признать, что отец его был типичным политическим боссом.

И все-таки он тепло вспоминал отца и не мог вырвать его из своего сердца. Отец его очень любил; Привязанность к младшему сыну он сохранил до самой смерти; он умер летом в тот год, когда Сёдзо поступил в университет. Любовь эта всегда вызывала ревность Киити.

Сёдзо долго не мог свыкнуться с мыслью, что отца больше нет в живых. Сейчас Сёдзо жил в своей прежней комнате, где стоял все тот же стол, за которым он занимался еще школьником. Часто ему казалось, что в глубине дома, в кабинете, по-прежнему сидит отец, все еще здоровый и такой румяный, как будто он только что крепко выпил, хотя его отец никогда не брал в рот хмельного. Надев на толстый, с чуть заметными рябинками нос большие очки в черепаховой оправе, он сидит в своем кабинете и что-то читает.

Сёдзо начинал прислушиваться, и временами ему казалось, будто до него доносится нервное покашливание отца.

Этот поблескивающий при свете настольной лампы коричневый кожаный портфель, который лежит сейчас на столе, покрытом старенькой зеленой скатертью, достался ему от отца. Такой портфель в студенческие годы Сёдзо считался неслыханной роскошью.

Каждый вечер после ужина Сёдзо садился за стол и приводил в порядок сделанные за день выписки, но сегодня его портфель так и лежал нераскрытым. Сёдзо сидел и курил, задумчиво следя за дымком сигареты. Южное солнце на Кюсю припекало в мае уже совсем по-летнему, и даже в легком саржевом кимоно здесь было жарко. Сёдзо успел загореть, посвежел, глаза его были полны живого блеска. Свет лампы под желтым абажуром пятнами падал на его одежду и лицо и отражался в глазах. А он видел не свет лампы, а тот образ, который встал перед ним, когда он за ужином прочел заметку в газете.

Два обстоятельства заставили Сёдзо приехать домой: арест брата и прошлое виконтов Ато. Знакомство с эпохой Отомо Сорина, «короля Бунго», пробудило у него желание всерьез заняться историей культуры и, в частности, историей проникновения христианства в Японию. Ему захотелось снова побывать на родине, взглянуть на развалины замка, осмотреть места, где сохранились еще такие названия, как «Китайский квартал», «Площадь Креста», район, где жили когда-то католические миссионеры и светловолосые голубоглазые резиденты,— в общем все то, мимо чего он раньше проходил равнодушно.

Была еще и третья причина, побудившая его поспешно уехать из Токио, но она таилась в его душе подобно тому, как пестик цветка таится в лепестках. Он решил хотя бы на время удалиться от той, чей образ сейчас снова возник перед ним. Он надеялся, что ему удастся преодолеть то проклятое, гнусное желание, которое обуревало его, когда он встречался с виконтессой, и он сможет вернуться в Токио умиротворенным и с чистой совестью. Расстояние почти в тысячу двести километров служило как бы опорой этой надежде. И действительно, за время пребывания на родине все, что волновало его в Токио, постепенно начинало казаться ему мелким, незначительным и далеким. И не только облик той, от которой он решил бежать, но и Тацуэ, и Кидзу с женой, и разлад между ними, тревоживший Сёдзо, и добродушно улыбающееся пухлое лицо Оды с внимательным взглядом близоруких глаз из-за толстых стекол очков, и даже кровавый мятеж, вспыхнувший три месяца назад,— все это казалось теперь каким-то бесконечно далеким.

Отвлечься от мыслей о прошлом помогало и его знакомство с местным учителем истории Уэмурой. Это был чрезвычайно пытливый и знающий историк, подлинный ученый. Но Уэмура окончил частный университет, покровителей в ученом мире у него не было, честолюбием он не страдал и довольствовался скромной ролью преподавателя средней школы. Переменив несколько мест, он осел в этом старом призамковом городишке потому, что условия жизни оказались здесь для него наиболее благоприятными. А главное, его приковали к этому месту его научные интересы. Здесь он обнаружил ценные материалы по истории христианства. Сосредоточив внимание на эпохе Отомо Сорина, он занялся тщательным исследованием истории проникновения христианства на Кюсю121.

Об исследованиях Уэмуры Сёдзо слышал кое-что еще в школьные и студенческие годы, но в то время, когда Уэмура преподавал в местной средней школе, он учился в губернской гимназии, а позднее, в колледже и в университете, он считал такие исследования никому не нужными, пустой тратой времени и до сих пор с Уэмурой не был знаком. Теперь, узнав его, Сёдзо убедился, что это очень приятный человек и весьма знающий, талантливый историк. Интерес к истории возник у Сёдзо недавно. В этой области он был еще новичком. И такой человек, как Уэмура, был для него настоящей находкой. Сёдзо был увлекающейся натурой. Почувствовав однажды интерес к какому-нибудь делу, он отдавался ему целиком. Если бы он мог, он не расставался бы с этим на редкость осведомленным историком и, как губка, впитывал знания, которыми тот с ним охотно делился.

Возвращаясь из библиотеки, находившейся на -территории парка, он по пути обязательно заглядывал к Уэмуре и, засидевшись у него, иногда опаздывал к ужину, несмотря на то, что невестка не раз выражала свое недовольство.

Туго набитый портфель, который Сёдзо приносил домой, по правде говоря, был наполнен не столько материалами, относящимися к истории рода Ато, сколько книгами и выписками, которыми его снабжал