Живя на хозяйских харчах, работники могли есть и пить только то, что им давалось. Целям надзора служила и единственная, выложенная каменными плитами дорожка от магазина к погребам. Тайком от хозяев нельзя было пронести не то что двухлитровый бочонок, но и затычку от него.

Из поколения в поколение важнейшей обязанностью матушек-хозяек был этот надзор, и они вели его, безотлучно находясь на своем наблюдательном посту в столовой.

Когда Сёдзо вспоминал мать, умершую вскоре после прихода в дом невестки, он неизменно представлял ее себе сидящей в столовой. Причесанная, как полагается замужней женщине — волосы собраны в шиньон,— улыбающаяся, она держит в руках оправленную в серебро трубочку с длинным чубуком, время от времени поднося ее ко рту. Постороннему человеку жизнь матушки-хозяйки может показаться довольно беспечной. Но это не так. У нее есть и более серьезные обязанности, чем уборка, стряпня, стирка, шитье и прочие домашние дела, поглощающие все внимание хозяек в других домах. Она не только должна бдительно следить за всем, что происходит в магазине и на дорожке, ведущей к винным погребам, но и ежедневно принимать у себя десятки людей. Уполномоченных банков, агентов фирм, купцов, заключающих торговые сделки, надо было просто угостить чаем. Близкие знакомые, друзья мужа по партии и постоянные клиенты фирмы, даже если они приходят к хозяину, считают своим долгом прежде зайти к матушке-хозяйке. К ней обращаются за советами, и она должна дать дельный совет. Прямо говорить «да» или «нет» не полагается. Другими словами, она не должна обнадеживать, но и не должна отпугивать отказом. Особенно осторожной нужно быть, если речь идет о какой-нибудь ссоре; тут ни в коем случае не следует высказывать своего мнения или делать какие-нибудь выводы. Исключение допускалось лишь в одном случае. Издавна враждовавшие между собой две группировки горожан после революции Мэйдзи примкнули к двум разным политическим партиям — нынешним Сэйю-кай и Минсэйто. Старинный призамковый городок раскололся на два непримиримых лагеря. Нападать на своих политических противников и поносить их лично и партию, к которой они принадлежат, в доме Канно разрешалось всем, в том числе и хозяйке. Но во всех остальных случаях она должна была быть настороже. Окружающие внимательно прислушивались к тому, что говорила матушка-хозяйка из фирмы «Ямадзи», и сказанное ею слово иной раз могло иметь весьма серьезные последствия. Вместе с тем она не должна была оставаться совершенно равнодушной, выслушивая своих собеседников, а быть приветливой и проявлять120 благожелательность. В общем, нелегко приходилось матушкам-хозяйкам.

Труднее всего было вести себя с клиентами, приезжавшими покупать сакэ из деревень и рыбачьих поселков. Как правило, это были постоянные покупатели, которые из поколения в поколение брали сакэ только у «Ямадзи», Хотя в городе было еще несколько винных лавок, но они ни разу не купили там ни бутылки, свято храня верность этой фирме. Поэтому они держались самоуверенно, были требовательны и особенно щепетильны по части обхождения. И все были убеждены, что вино, которое отпускают прямо со склада, меньше разбавлено водой, чем то, что продается в розницу в магазине.

Эти покупатели всегда брали сакэ только со склада. Когда они заходили в магазин, им для пробы подносили по чашечке. Угостившись и повеселев, они, прежде чем пойти на склад, непременно навещали матушку-хозяйку. Она должна была сразу вспомнить, кто из них из какой деревни. Упаси боже перепутать, это было бы кровной обидой!

Но этого мало. Ей полагалось знать, кто с кем состоит в родстве, у кого и какая за последнее время случилась paдость или беда. Покупателей из деревни нужно было рас спросить о видах на урожай, рыбаков — об уловах. Ей надлежало в зависимости от обстоятельств порадоваться с ними или посочувствовать им. Они почти никогда не появлялись с пустыми руками. В подарок привозили гречневую муку, мелкие красные бобы, мандарины, когда на них был хороший урожай. Если у хозяев было какое-нибудь семейное торжество или предстоял праздник, они преподносили ящички с традиционными рисовыми лепешками или сэки-хан 120. Словом, это были не просто покупатели, но и старые добрые знакомые, наносящие хозяйке визит. Разумеется, хозяева их тоже одаривали.

Для деревенских покупателей самым ценным подарком была барда, которую нигде в другом месте они получить не могли. Нужно было их всех ею снабдить. И хозяева всячески старались, чтобы люди повезли домой никак не меньше ящичков и свертков, чем преподнесли сами, и чтобы каждый был доволен.

Все это было заботой матушки-хозяйки и требовало от нее такого же уменья и ловкости, какими обладает винокур, который, наливая покупателям в бочонки сакэ и ручаясь головой за его крепость, ухитряется тут же добавить в него некоторое количество воды.

Конечно, с годами многое изменилось. Но в то время, когда место матушки-хозяйки в столовой заняла Сакуко, все здесь шло еще согласно порядку, заведенному дедами. Если бы даже Сакуко и хотела следовать этим традициям, она все равно не сумела бы держать себя так, как ее предшественница.

Дядя Есисуке говорил Сёдзо: «Брак этот — возмездие за увлечение политикой. Сочувствовать надо скорее Сакуко. Она здесь словно рыбка, которую выбросили на берег. Потому она и не знает, что делать и как делать».

Хотя Есисуке и его брат, покойный отец Сёдзо — Дзиэмон, питали друг к другу глубокую любовь и доверие и всегда поддерживали друг друга, характеры у них были совершенно разные, и один только Есисуке не боялся говорить правду в лицо Дзиэмону, которому никто больше перечить не решался.

Есисуке был прав. Если бы не политика, брак этот едва ли был возможен. Старший сын Канно мог породниться с любой местной старинной семьей, при других обстоятельствах он вряд ли женился бы на дочери пришельца, хотя бы и губернатора. А случилось это так.

Киити сперва сватали дочь врача, слывшую здесь первой красавицей, еще в то время, когда она училась в женской школе. Все как будто было налажено, и вдруг жених получил отказ. Мало того. Вскоре девушка вышла замуж за сына смертельного врага семьи Канно — главаря минсэйтовской группы, лесопромышленника Ито. Семьей Канно пренебрегли. Сам Киити, кажется, не слишком был огорчен. Он только что окончил высшее коммерческое училище, вошел во вкус холостяцких развлечений и не торопился обзавестись семьей.

Но его родственники, друзья и политические единомышленники были вне себя от возмущения. «Подумать только, какое коварство! Поистине это большая неприятность, чем провал на выборах!» — то и дело слышал Киити, и в конце концов ему тоже стало досадно. Как раз в