сети ты появляешься ежедневно, а значит, не пропал без вести. И раз явился сюда с такой наглой просьбой, то всё у тебя отлично.

— Так ты поможешь? — я задаю уже прямой вопрос, игнорируя слова про сеть. Даже если отец и следил за мной, то сейчас речь не об этом.

— Ты серьёзно думаешь, что я стану кому-то звонить ради какой-то девки, которая перед тобой ноги раздвинула? Или у неё что? Пизда какая-то особенная?

Слова отца как оплеуха. Моё лицо вспыхивает, а грудь как обжигает. Я подскакиваю на ноги мгновенно. Даже вперёд дёргаюсь, но торможу. Нельзя. Не могу. Я пришёл не скандалить.

— Я разве когда-нибудь о чём-нибудь тебя просил? — спрашиваю, сжимая кулаки.

Сука, ну как же хочется дать в улыбающуюся отцовскую морду.

— В одиннадцатом классе ты просил машину. Я тебе её купил, — отвечает он спокойно. — Не из салона, конечно…

— Я не для себя. Для неё… — Делаю резкий шаг вперёд.

Да, я не называю Аню по имени. Мой отец — это последний в мире человек, кому бы я хотел рассказать о ней. Но сейчас я смотрю на него мольбой. Плевать. Ведь это то, что ему хочется услышать. А отцу это точно нравится: он растягивает губы в улыбке и снова отпивает виски из стакана. Я не дышу, наблюдая за ним.

— Нет, — несмотря на улыбку, отец отвечает холодно.

— Что нет? — теряюсь.

— Нет. Я не буду никого ни о чём просить, — он завершает свою фразу чётким и громким стуком поставленного на стол стакана.

И мы опять молчим. Я поражённо стою посреди его кабинета и глазею на папашу, вновь вальяжно развалившегося на кресле. Может, он что-то не так понял? Или это уже не первый стакан вискаря перед моим приходом?

— Я… — нервно прочищаю горло, — вернусь домой.

— И что? — он равнодушно жмёт плечами.

— Сделаю всё как ты хочешь?

— А как я хочу? — отец усмехается. Причём с откровенной издёвкой. Даже голову склонил набок.

Ещё два резких шага, и я уже стою у его стола. Упираюсь в него ладонями и наклоняюсь вперёд. Если бы можно было проткнуть взглядом, то сейчас бы я своего отца пронзил им насквозь. Я смотрю на него не моргая.

— Хотел идеального сына? — цежу я. — Будет. Хочешь меня в военное? Давай. В армию. Да без проблем! — повышаю голос и демонстративно провожу ладонью по своей бритой голове. — Смотри, я уже готов. Я даже Лене твоей улыбаться буду. Только позвони и попроси её не отчислять!

— Нет, — с каменным лицом произносит отец.

Мои руки, упирающиеся в стол, едва не подкашиваются. Насколько сильно бьётся в груди сердце, настолько же обессиленно я выдыхаю, склонив голову:

— Пап…

— Как заговорили… Пап… — слышу в его голосе едкую иронию. — Тимур, я не стану ничего делать ради твоей тёлки. Даже если она пообещала дать тебе в жопу.

Это конец. Больше терпеть и держать в себе клокочущее чувство злобы не могу. Её взрыв во мне равен взрыву сотен тонн тротила…

— Сука! — ору во весь голос. Бью ладонями по столу так, что их ошпаривает болью. Поднимаю голову. Смотрю в глаза отцу и уже не прошу. Я умоляю. Да, сквозь зубы. Да, захлёбываясь от ненависти, но всё равно умоляю: — Скажи, что я должен сделать?

Только отец даже не шевелится от моего крика. И бровью не ведёт. Он снова попивает свой грёбаный виски.

— Ты и так будешь делать то, что я скажу. — На отцовском лице сияет уверенная ухмылка. — Ты всё равно без меня сгниёшь. С золотой ложкой во рту ты, конечно, не родился. Но тебе потом её туда запихнули. Деньги, дорогие шмотки, гаджеты, отдых в люксовых отелях — ты привык к этому, как бы ни пытался доказать мне обратное. Сейчас из тебя лезет твой гонор. Но ничего, когда жизнь тебя придавит, приползёшь ко мне.

— Я уже приполз, — выдыхаю я судорожно, а от напряжения ощущаю в руках дрожь. Я застыл, кажется, намертво в этой позе у стола. — Чего тебе ещё надо?

— Я. Не буду. Никому. Звонить, — ответ отца чёткий и резкий.

— Тогда я уйду. Вообще уйду из этого дома.

— Иди, — он снова жмёт плечами. — Ключи не забудь на тумбочке оставить.

Я непонимающе смотрю на своего самодовольного папашу. Вот же мудак. Я ведь не к такому разговору готовился. А отец просто светится от моей растерянности. Он доволен. Он улыбается.

— Это специально, да? В прошлый наш разговор ты собирался меня под замок посадить. Что сейчас изменилось? Я готов. Давай, — перестав опираться на стол, развожу руки.

Не свожу глаз с отца. Ну же, старый хрен. Я ведь сдался тебе.

— Нет, — цокает папаша. — Это уже сделка. А не прогуливай ты пары, был бы в курсе, что сделка — это взаимные обязательства по соглашению, в котором учитываются интересы сторон. Только меня твои интересы мало волнуют…

Всего на одну секунду мир передо мной погружается в темноту, а потом всё затмевают яркие вспышки. По кабинету разносится оглушающий грохот и звон битого стекла. Да и мою правую руку как к огню приложили. А всё потому, что моё терпение взорвалось. Одним махом я сношу всё лежащее и стоящее на отцовском столе на пол. Часы, документы, телефон, ноутбук, какие-то конченые статуэтки — всё это оказывается усыпано осколками разбитого стакана и бутылки виски.

Только легче мне от этого не становится. Воздух в лёгких горит. Дышу я как загнанный в угол зверь: часто, рвано… Хочется испепелить взглядом своего же отца дотла.

Но вот теперь взрывается и он. Резко вскочив с кресла и перегнувшись через стол, хватает меня за грудки.

— Ты неблагодарная скотина, — шипит он. Из его рта летят капли слюны, а в глазах бездонное бешенство.

— Я ненавижу тебя, — с нескрываемым удовольствием выплёвываю ему прямо в лицо. — Ненавижу. — Отец сильнее стискивает пальцами мою футболку, так, что слышится треск ткани. Мы оба друг друга ненавидим. Это всё, что есть между нами. — Ну, бей! — я вызывающе вскидываю подбородок.

Белки глаз отца наливаются кровью. Ноздри раздуваются. Лицо краснеет с каждой секундой. Да и я вряд ли сейчас