Шрифт:
Закладка:
Сидя у телетайпов, редакторы напряженно следили за выходящими из них текстами. Все телетайпы, кроме одного, ТАССовского, стремительно, как швейные машины, прошивали перфорированную бумагу черными строками текста, и она длинными белыми языками тянулась на пол из их кареток. UPA, Reuter, АР, телеграфные агентства «AFRICA» и «ArabWorld» выплевывали дюжины новостей о лихорадке во всем мире по поводу предупреждения Стрижа китайцам, японцам и Израилю, о панике на биржах, о выступлениях глав западных правительств, призывающих СССР и Китай к сдержанности, о переполнении людьми атомных бомбоубежищ в Японии, о боевой тревоге во всех ракетных войсках НАТО и СЕАТО, о тотальной мобилизации в Китае, Северной и Южной Корее, Израиле, Вьетнаме, Индии и СССР.
«Все мобилизационные пункты России переполнены!.. Огромные очереди в военные комиссариаты выстроились не только в Москве и Ленинграде, но и в зоне восстания — в Челябинске, Перми, Ижевске, Кургане и даже в Екатеринбурге!..»
Было совершенно непонятно откуда — разве что из Центра космической разведки НАТО — у UPA эти сведения.
«Таким образом, — вещали советологи Reuter, — расчеты Стрижа подтверждаются: перед лицом китайского вторжения советский народ начал отходить от восстания, и значительная часть мужского населения сразу же устремилась в армию. А сплотить вокруг правительства всех остальных помогут первые же телекадры китайско-израильской интервенции. И напрасно руководители восстания еще твердят по своим радиостанциям о том, что вся эта военная истерия — провокация Патриотического правительства. Русские уже их не слушают…»
Да, страна уже не слушала уральских радиостанций и голоса Зарудного, Стасова, Колесовой и других руководителей восстания. Страна слушала военные марши и «Патетическую сонату» и с минуты на минуту ждала официального сообщения о начале войны с Китаем.
Царицын-Польский смотрел на огромные электрические часы на стене, показывающие время в Москве, на Урале, в Хабаровске и во Владивостоке, видел, что на хабаровском циферблате стрелки приближаются к роковой цифре «4 утра», и все чаще поглядывал за стеклянное окно в комнату редакции «Последних новостей». Но там самый главный — ТАССовский — телетайп по-прежнему молчал, не выдавая ни строки. И пусто, серо было на экранах правительственной телесвязи.
— К черту! К черту! Чтоб я вас тут не видел больше никого! — Царицын-Польский нервно вытолкнул в коридор очередных зевак, постоянно заглядывающих в зал, захлопнул дверь и даже запер ее, включил табло «НЕ ВХОДИТЬ!!!». «С-с-с-суки!» — выругал он про себя некое высшее начальство, видя, что пленки с увертюрой к «Весне в России» осталось в видеомагнитофоне меньше, чем на две минуты. Конечно, суки! Ведь совершенно ясно, что война уже решена и даже, скорей всего, началась. Так зачем же мучить людей, держать в напряжении, изматывать нервы? И что ставить после увертюры? «Патетическую»? Или опять «Весну в России»? Или марш из «Спартака» Хачатуряна?
Царицын-Польский уже протянул руку к стеллажу с табличкой «ОФИЦИАЛЬНАЯ МУЗЫКА (Патетика)» и взял кассету с пленкой «Спартака», когда за его спиной раздался характерный звук включения пульта видеосвязи. Режиссер замер, не поворачиваясь, его плечи одеревенели, а ноги сразу стали ватными. Итак — началось! Война! Господи, продли последний миг этого еще мирного бытия и сделай чудо! Сделай чудо! Не допусти, чтобы наши бросили на Пекин атомную бомбу! Ведь и у китайцев есть стратегические ракеты с ядерными боеголовками, а у меня дети, трое детей!..
— Товарищ Царицын! Повернитесь, наконец, к камере! — произнес у него за спиной удивительно знакомый голос — до того знакомый, что Царицын-Польский от изумления не поверил сам себе и решил, что он сходит с ума.
Он стремительно повернулся к пульту видеосвязи в надежде, что этот голос ему просто померещился. И — от испуга выронил из рук кассету со «Спартаком».
На одном из шести экранов пульта видеосвязи был Михаил Сергеевич Горбачев — лично, сам! За его спиной стоял какой-то небритый молодой мужчина, тоже удивительно знакомый, но кто это Царицын-Польский не мог сейчас вспомнить. А вот Горбачев!..
— Слушайте меня внимательно, — сказал с экрана Горбачев. И вдруг поморщился: — Да закройте рот! Я же не с того света. Я говорю из Штаба Курганской авиационной дивизии. Немедленно выпустите меня на все каналы телевидения!
— Но… но… но это… Мне нужно разрешение… — пролепетал Царицын-Польский.
— Очнитесь, Царицын! — нетерпеливо перебил Горбачев. — Какое разрешение? Я — Президент Советского Союза! Вы понимаете? Я глава Правительства. Выполняйте! Выпустите меня на все каналы, немедленно!
— Но… Но я же не могу без… — Царицын-Польский бессильно оглянулся и обнаружил, что он один в зале. Ну да, вспомнил он, я же сам выгнал всех этих зевак!
— Идите сюда! — властно приказал ему с экрана Горбачев. — Ближе!
Все еще не веря своим глазам, все еще считая, что он бредит, Царицын-Польский приблизился к пульту видеосвязи и только теперь обратил внимание на то, что Горбачев все-таки стал чуть иным — похудел, постарел и полысел окончательно. Но глаза, взгляд, голос — все это осталось прежним…
— Слушайте, Царицын, у вас есть дети? — быстро сказал Горбачев. — Вы хотите, чтобы китайцы бросили на них атомную бомбу? Только я могу остановить эту войну. Только я! Вы понимаете? Но у меня есть считанные секунды. Садитесь за пульт! Садитесь, я приказываю!
Царицын-Польский, скорей механически, чем сознательно подчиняясь магнетизму горбачевской воли, сел за пульт управления телевещанием.
— Теперь сразу вспомните лица своих детей и близких, — уже спокойней диктовал ему Горбачев. — Вспомнили? Так вот: сделайте это ради них, ради их спасения. Переведите меня сразу на ВСЕ каналы! Сразу! На все! Ну!!! Молодец!..
Царицын-Польский движениями робота защелкал кнопками и рычажками на пульте. Но по мере того, как лицо Горбачева вдруг стремительно размножилось на пятидесяти телеэкранах Главного Пульта, душа Царицына проснулась и вдруг возликовала от его собственной смелости.
— Звук! Полный звук! — напомнил ему Горбачев. — Спасибо!
— Все! Вы в эфире! — задушевно крикнул ему Царицын-Польский.
— Дорогие товарищи! — громко сказал Горбачев, и все те, кто только что куда-то мчался по коридорам телецентра, кто смотрел телевизор дома или на работе — все изумленно застыли у экранов.
— Дорогие товарищи! — повторил Горбачев. — Сейчас мое выступление транслируется по всем каналам советского телевидения и через спутники связи — на весь мир. Я прошу всех без исключения советских людей
