– Боишься? – отойдя от кровати, спросила она. – Я тоже. Мне даже подумать страшно о том, что тебя ждет. Но это единственный яд, которого не обнаружат княжеские расследователи. Ты сам виноват. Ты мог бы поступить разумней, дать убить себя в Нижних кварталах.

Вдруг ей сделалось безразлично, и она решила, что хватит уже изображать горе. Жаль, что сейчас не играет фортепиано. Мики рассмеялась и представила себе музыку. Тело Вахабы лежало в постели, раскрытые глаза застыли. Мики спокойно и радостно танцевала, уверенная в том, что никто не видит ее.

Вдоме сага Вахабы зароились люди. Князь прислал трех расследователей, прибыл городской медик с помощником, обеспокоившись, явился и квартальный медик, которого раньше вызывала Мики. Пришли несколько старых друзей Вахабы, за последние два года забывшие о его жизни, но заинтересовавшиеся его смертью. Люди стояли в коридорах, переговаривались.

Явился и Минсур, и без церемоний принялся обсуждать с расследователем долги сага и возможность отобрать из-за них дом.

– Вы могли бы иметь хоть каплю приличия, – упрекнула Мики. – Тело еще не остыло!

– Госпожа, тело вашего мужа уже несомненно остыло, – поклонившись, сообщил Минсур.

Сагиня вышла. Городской медик качал головой, княжеский расследователь раскрыл раны Вахабы и внимательно осмотрел их.

– Похоже, ухаживали за ним как должно, но все равно не помогло, – буркнул он.

– Когда я был тут, все выглядело наилучшим образом, – поспешил вставить квартальный медик. – Та старуха-служанка очень тщательно заботилась о нем.

– Вроде саг Вахаба в последнее время был в немилости у князя, – заметил городской медик.

– Тем точнее следует определить причину смерти, – указал расследователь. – Князь не хотел бы слухов о том, что он имеет отношение к смерти сага. Тот воспротивился князю, но имел на это право. А князь уважает право, хотя его враги болтают, что это вовсе не так.

– Но саг с той поры не имел работы от князя, – заметил квартальный медик.

– Князь имеет право давать работу, кому хочет, – возразил расследователь. – У сага свое право, у князя – свое.

– Конечно же, да, имел право, – поспешно согласился медик.

– Заражение, не иначе, – разведя руками, утвердил расследователь. – Неожиданно, но альтернативы нет. Посмотрите на его лицо – будто уснул.

– Его ранили в Нижних кварталах, – пояснил квартальный медик. – У них там множество диковинных ядов. Некоторые действуют не сразу и странным образом.

– Лучше как можно скорее обрядить и похоронить тело, – посоветовал городской. – Такое заражение может легко разноситься.

– Мы заберем с собой и допросим ту старую служанку, – решил расследователь и приказал своим присным: – Оформляйте акт о смерти с заключением о необходимости скорейшего погребения. И отыщите служанку.

Главный расследователь осмотрелся. Сагиня стояла в коридоре и разговаривала с пришедшими сагами.

– И еще: кто-нибудь может закрыть ему глаза? – осведомился главный.

– Сейчас это может быть непросто, – разведя руками, сознался квартальный.

– Сделайте это, раз уж остальным наплевать, – велел главный расследователь. – Уж постарайтесь.

Несмотря на запись в акте о смерти, похороны произошли только через два дня. Сагиня впала в странное состояние. Она по малейшему поводу закатывала истерику, но вместе с тем железной рукой направляла приготовления к роскошным похоронам. На них обещал прийти даже князь, поскольку, по его словам, он не вступает в распрю с мертвыми.

Сан Ван Дет провела в княжеском дворце целые сутки, рассказывала, как обрабатывала раны, а квартальный медик подтвердил ее слова. Расследователи проводили слушания старательно, но без особого рвения. Сан Ван Дет их старания показались пустой формальностью, обязательной, но всем безразличной.

В княжеских книгах записали, что саг Вахаба умер от заражения ран, и на том следствие закончилось.

На похороны явились все саги. Вахабу должно было хоронить согласно городской традиции – в подземной крипте рядом с домом. В усадьбу пришли целые толпы, потому что всякому льстило побывать там же, где и князь. В ходе церемонии все присутствующие получили изысканные подарки, хотя впустили в подземелье лишь немногих – самых почтенных.

Церемония сопровождалась музыкой. Овитое самым дорогим черным сукном тело Вахабы поместили в мраморный гроб, надвинули крышку. Многие из собравшихся сагов, а в особенности их жен, задумались над тем, откуда у вдовы деньги на такую пышность. Ведь все знали про обнищание Вахабы. Но никто не спросил. А если бы и спросил, вряд ли бы дождался ответа.

Мики с трудом выдержала церемонию и вздохнула с облегчением, лишь когда тело оказалось в гробу. Но даже тогда она приказала музыкантам продолжать игру – боялась, что кто-нибудь услышит исходящие из гроба звуки. Из саркофага не доносилось ни звука, но Мики по-прежнему боялась. Наконец гости стали расходиться, выражали на прощание соболезнование вдове и удивлялись по-прежнему звучащей музыке. Ведь по всем правилам сейчас самое время для скорбной тишины.

Мики не позволила музыке утихнуть до самого конца. Музыканты вышли последними. Ночью, в постели, Мики показалось, что слышится слабый крик, мольба о помощи. Хотя кричать было некому. Потом завыл проклятый пес. Мики подумала, что не уснет этой ночью, но сон пришел на удивление скоро. Мики проснулась только раз и уселась на кровати, прислушиваясь к ночным звукам. Пес еще не угомонился, но его завывания делались все слабее, а сквозь вытье пробивался писклявый скрежет – словно кто-то отчаянно и безнадежно скреб ногтями по мрамору.

Успокоившись, Мики снова улеглась. Ведь невозможно услышать скрип ногтей с такого расстояния.

Вглазах вспыхнула боль от света, рассеявшего темноту и безумие. Лежащий судорожно втянул воздух. Перед глазами все размывалось, плыло. Свет исходил от огонька единственной свечи, но и от него болели глаза.

Появилось лицо – незнакомое. Лежащий захотел крикнуть, но голос не подчинился ему. Незнакомец прикрыл лежащему рот ладонью.

– Я думаю, что ты пока еще не умеешь говорить, но на всякий случай предупреждаю: тихо.

Теперь Вахаба узнал и лицо, и голос. Старик-могильщик.

Вахаба протянул к нему руки. По разодранным до мяса ладоням струилась кровь. Но саг не чувствовал боли, хотя на пальцах остались лишь ошметки ногтей, выломанных в попытке процарапать мраморную крышку саркофага. Часть обломанных ногтей еще держалась, будто вырванные, прилипшие чешуйки.

Вахаба не обращал на это внимания. Когда могильщик снял ладонь с губ, Вахаба ухватился за прислоненную крышку гроба, чтобы подтянуться и встать, но

власть над телом возвращалась очень медленно. Вахаба мог дышать, ощущать запахи пыли и гипса, мог лежать, махать руками и хрипеть – но ничего больше.

Могильщик внимательно глядел на него. Вахаба присмотрелся, с трудом распознал стоящих рядом со стариком Ватфа и Эрмотха.