неофашиста, отец связал его с избиением, произошедшим несколькими днями ранее. Он знал, что я часто посещаю этот общественный центр, и вообразил, что я тоже участвовал в потасовке. Ему принесли запись анонимного звонка на номер 113, и, несмотря на мои усилия замаскировать голос, отец без труда узнал меня. Он держал это в тайне, хотя ему дорого стоило утаить такое от своих коллег, но, по его словам, это был лишь вопрос времени, когда они отследят личности виновных, включая меня. Это не была одна из моих обычных проделок. Это было убийство, и я рисковал получить несколько лет тюрьмы. Если я не хотел спустить свою жизнь в унитаз, то должен был сдаться и предложить следователям свое сотрудничество.

Я жестко возразил, что и не подумаю. Да, я тоже был там, но и пальцем не трогал того типа, и никогда не стал бы помогать полицейским упрятать моих друзей за решетку. Мы оба были вне себя от гнева, говорили друг другу ужасные вещи. В какой-то момент отец схватил меня за руку и стал трясти, крича мне в лицо, что мужчина не должен так себя вести и что сколько бы раз я его ни разочаровывал, ему еще никогда не было так стыдно за то, что я его сын. У меня перед глазами все поплыло. Я схватил его за горло и прижал к стене, замахнувшись для удара. Не знаю, что меня удержало, но в последний момент я толкнул его, повалив на землю. Впервые, глядя на него, лежащего на полу с ошеломленным выражением лица, я увидел в нем старика. Ненавидя его так же, как и самого себя, я быстро собрал вещи и сбежал из дома. Меня приютил Аго, у которого была комнатушка в одном странном месте, – и сделал это со всем радушием. Сначала мне казалось, что полиция вот-вот нагрянет к нам с обыском и арестует обоих, но этого не произошло. Беспокойство моего отца было явно чрезмерным – в конце концов у него не хватило духу осудить собственного сына…

Следующие два года я провел в огне неугасимой ярости. Будь то пьянство до беспамятства, драка или смелая езда по встречной полосе с выключенными фарами в ночи – я не останавливался. Если слова, которые я наколол на своей коже – «Будущего нет», – не стали для меня реальностью, то только по воле случая.

Потом моего отца убили. Воспоминания о той драматической ночи, когда я был близок к тому, чтобы избить его, никогда не переставали тайно мучить меня. Пару раз меня даже посещала мысль о попытке наладить отношения, но моя гордость и его неуступчивость во время нескольких телефонных разговоров, которыми мы обменялись, переубедили меня. Его смерть навсегда лишила меня возможности все прояснить и примириться с ним. Я никогда не узнаю ответ на вопрос, который так и не решился задать ему: что было не так со мной в детстве, что помешало ему полюбить меня?

Теперь, когда он был мертв, злость и обида уступили место горю. Я погрузился в черную яму, из которой через несколько дней меня достал Томмазо Карадонна – по крайней мере, временно. Он явился в общественный центр с темным костюмом, купленным по случаю – тем самым, который я впоследствии надевал на каждую годовщину смерти отца, – заставил меня надеть его, сделал все возможное, чтобы прочистить мне мозги и придать презентабельный вид, а затем потащил меня на похороны.

Я мало что помню о церемонии – только то, что меня поразило количество людей, толпившихся в церкви и вокруг нее: полицейские, сотрудники учреждений, простые граждане. Всех их объединяла скорбь, казавшаяся абсолютно искренней.

Когда через несколько недель я наконец вылез из этой ямы, то принял решение, которое ошеломило всех. Я осознал, что любой выбор, который я делал до этого момента, был не более чем попыткой отдалиться от человека, которого я никогда не переставал любить и которым восхищался; способом уничтожить его влияние на меня. Не сумев стать похожим на него, я хотел превратиться в его противоположность. После его смерти это уже не имело смысла, и из каких-то глубин моего подсознания всплыло старое детское желание: поступить на службу в полицию. Я не смог заставить отца гордиться мной, пока тот был жив, но все еще мог почтить его память, достойно нося форму.

Благодаря закону о помощи семьям полицейских, погибших при исполнении служебных обязанностей, я получил прямой доступ на курсы для офицеров-стажеров. Год спустя, в первую годовщину смерти моего отца, поскольку расследование его убийства не продвигалось, я торжественно поклялся на его могиле, что позабочусь о справедливости для него, выяснив, кто его убил.

К этому времени курс моего обучения почти закончился, скоро я должен был стать полноценным полицейским. Я убедил Дарио Вентури достать мне копию следственного дела и погрузился в бумаги. В течение многих лет я посвящал бо́льшую часть своего свободного времени изучению этих папок, но так ничего и не добился.

Мой отец был застрелен из крупнокалиберного пистолета с близкого расстояния; было три выстрела. Его тело обнаружили на складе в разрушенной промышленной зоне в Ламбрате. Что он там делал, никто так и не смог выяснить. Несмотря на то что в течение многих лет отец занимал должность комиссара, он не чурался непосредственного руководства некоторыми делами, но никому не говорил о расследовании, которое лично проводил в то время. Самой реальной версией было то, что он встречался с кем-то – возможно, с человеком, которым был позже убит. И этот человек был достаточно опытен, чтобы не оставить следов. Место преступления было вычищено до стерильности, что оставило криминалистов без работы. Свидетели не объявились, а орудие убийства так и не было найдено. Анализ телефонных разговоров отца и его переписки не дал никаких результатов. Все полицейские в городе допрашивали своих информаторов, однако не выжали из них никакой информации. В поисках возможных зацепок детективы пролистали файлы текущих расследований, которые лежали у отца на столе, но и это оказалось бесполезным.

За столь долгую и богатую арестами карьеру, как у комиссара Меццанотте, можно было нажить много врагов. Даже без учета тех, кто находился за решеткой или умер за это время, список тех, кто мог иметь на него зуб, оставался довольно длинным. Потребовалось время и усилия, чтобы проверить все его пункты, но никаких улик так и не было найдено.

В течение долгого времени я был убежден, что убийство мог осуществить его противник, бывший босс мафии