Шрифт:
Закладка:
– Нам пора.
Лаура пришла в себя. В дверях кухни появились ее родители. Втиснутая в облегающее платье яркого цвета, в широкополой соломенной шляпе и солнцезащитных очках, усыпанных блестками, Соланж выглядела как настоящая пин-ап-модель 1950-х годов.
– Хорошо. Развлекайтесь, – сказала Лаура, вставая, чтобы попрощаться с ними.
– Уверена, что, пока нас нет, ты не хочешь, чтобы Ана и Хуан приходили хотя бы на несколько часов в день? Только чтобы прибраться и приготовить тебе что-нибудь поесть…
– Нет, мама, – ответила Лаура, когда они расцеловались в щеки, лишь слегка касаясь друг друга. – Я прекрасно справлюсь сама. Пусть они тоже воспользуются возможностью устроить себе маленький праздник.
– Как пожелаешь, – сказала ее мать, пожимая плечами. – Будь умницей и береги себя.
– И учись, – добавил ее отец, обняв ее. – Очень не хотелось бы таких оценок в дальнейшем.
Лаура смотрела, как они уходят. Еще до того, как за ними закрылась входная дверь, она снова задумалась.
С тех пор, как девушка начала посещать Центр социальной помощи, она сильно изменилась – открыла в себе силу, большую, чем когда-либо могла себе представить. Она не обязана жить затворницей, у нее много дел. Прежде всего, поскольку Лаура была наделена определенными способностями – хотя, возможно, точнее было бы сказать, была ими одержима, – она могла использовать их, чтобы сделать что-то хорошее, тем самым придавая смысл всем страданиям, которые они ей причиняли. Благодаря волонтерству Лаура обнаружила, что может использовать их для помощи другим людям, и это занятие принесло ей такое удовлетворение, что она поверила в то, что нашла свое истинное призвание.
Теперь «дар» заставил ее почувствовать давнюю боль, которая десятилетиями неслышно доносилась из глубин Центрального вокзала и носителями которой были эти маленькие брат и сестра. Какой бы страх это в ней ни вызывало, Лаура не могла избежать встречи с ним. С тех пор как увидела звезды Давида, носимые детьми на рукавах, она не решалась попытаться подойти к ним; но если, как ей казалось, дети действительно чего-то хотели от нее, она должна была попытаться понять, что именно. Лаура знала, что у нее нет выбора, нет смысла избегать их. На этот раз она последует за ними, куда бы они ее ни повели. Она готова пойти до конца.
* * *
Над «Монументале» нависло молочное небо. Меццанотте шел по широким аллеям, затененным величественными деревьями, некоторые из которых были вековыми. В его ушах звучал хруст гравия под ногами. Как и в предыдущие разы, прежде чем Рикардо нашел верный путь, он заблудился в бесконечных просторах надгробий и мавзолеев, скульптур и часовен, построенных в самых разных стилях – одни внушительные и роскошные, другие мрачные и торжественные, третьи решительно экстравагантные.
Перед строгим черным мраморным надгробием уже стояли двое мужчин. «Вот они, – подумал Меццанотте, приближаясь. – “Три мушкетера” снова воссоединились, как делают каждый год…» Он остановился между Вентури и Карадонной, поприветствовал их кивком, на что они кивнули в ответ. Хотя здесь был похоронен его отец, Рикардо, как всегда, чувствовал себя в этом месте посторонним, незваным гостем.
Все трое долго молча смотрели на темное надгробие. Под выцветшей фотографией, на которой комиссар Меццанотте был изображен с зажатой между губами сигарой и с угрюмым взглядом, который Рикардо был способен выдержать не больше чем при жизни, золотыми буквами были выгравированы только его имя и две даты – 1942–1998. Из металлической вазы у подножия могильной плиты торчал букет живых цветов, несомненно принесенный Вентури, единственным верующим среди них, для которого подобные жесты действительно что-то значили.
– Никаких новостей нет, не так ли? – спросил Рикардо заместителя квестора, хотя почти не сомневался в том, каким будет ответ.
– Нет, Кардо, – ответил Вентури. – Конечно, расследование убийства полицейского никогда не закрывается официально, но дело Альберто практически закрыто, и оно останется таковым, если только где-то не появятся новые зацепки, на что, признаюсь, уже никто не рассчитывает.
Рикардо знал это. Сегодня была пятая годовщина смерти его отца, а обстоятельства его убийства были столь же туманны, как и в день, когда оно произошло. Десятки полицейских обошли все возможные места, не найдя абсолютно ничего. Ни улик, ни подозреваемых. Он знал это очень хорошо, потому что досконально изучил документы следствия.
Прошло еще несколько минут; затем Карадонна, необычайно молчаливый сегодня, объявил, что, к сожалению, ему нужно уйти. Лицо у него было осунувшееся, а под глазами – мешки, словно он уже долгое время не высыпался.
– Что случилось, Томмазо? – спросил у него Меццанотте. – Вид у тебя хреновый.
Карадонна растянул губы в неубедительной пародии на улыбку.
– Не волнуйся, Кардо, это все ерунда… Но тебе придется меня простить. На работе завал, только и всего. Дам тебе, пожалуй, совет – не будь идиотом, не начинай свое дело. От этого одни расстройства – и куча обязанностей.
Он несколько поспешно обнял Рикардо и отправился в путь.
– Подожди меня, я тоже иду, – отозвался Вентури. – Через полчаса у меня встреча с квестором. А ты что будешь делать, Кардо?
– Думаю, я побуду здесь еще немного.
– Если хочешь, я останусь с тобой…
– Нет, нет, не волнуйся.
– Ты уверен?
– Да, идите.
Оставшись один, Меццанотте присел, положив руку на гладкий холодный мрамор, и закрыл глаза. Почему год за годом он продолжает приходить сюда? Перед могилой отца Рикардо испытывал лишь угрызения совести и стыд. Что, это именно то, что он искал? Эти визиты напоминали ему обо всем том, что осталось нерешенным между ними – теперь уже навсегда, – и об обещании, которое он дал на этой самой могиле. Обещание, которое не смог сдержать.
* * *
В тот момент, когда получил эту новость, я был едва в состоянии ее осмыслить. Ничего странного – в то время я почти все время был пьян или под кайфом.
Накануне вечером я играл с группой «Иктус» в альтернативном клубе недалеко от Павии. Зал, где мы выступали, представлял собой подвал, пропитанный дымом и потом, смешанными с перегаром, заполненный шумными ребятами, толкающимися в темноте, разрываемой
