пойдет и дальше, то нас выгонят к едреной фене. И так смотрелись нелепо среди бегающей вокруг ребятни. «Яблонька» отличное кафе, ни капельки не изменившееся за прошедшие годы. Светлое, просторное, пропитанное ароматами сладкой выпечки и всевозможных сладостей, только… у меня сложилось впечатление, что мы пришли сюда не отдохнуть, а заесть фруктовым сиропом собственные проблемы.  

— Да, да, я помню как ты мугыкала, тыча пальцем себе в рот.

— Кто бы говорил, — я вытерла слёзы и тоже вспомнила одну весьма интересную историю. — А у кого треснули по шву шорты средь белого дня? Мой язык никто не видел, а твои трусы созерцало полдвора.

Серёжка подался ко мне, перегнувшись практически через весь стол:

— Во-первых, мне тогда было шесть лет, а во-вторых – не подскажешь, из-за кого произошла та катавасия?

Смех погас на моих губах, оставив только улыбку, а глаза заволокло лучистой дымкой.

— Из-за меня. Мне тогда жуть как захотелось абрикос и ты выдрался на самую высокую ветку, чтобы сорвать самых спелых. А потом тебя заприметил дядя Гриша, и ты рванул через забор, едва не лишившись детородного органа.

И снова наш смех сотряс разрисованные сказочными персонажами стены. На нас уже косились официантки. Тарановский в извиняющем жесте поднял руки и заверил, что мы больше не будем, тем более следующая фраза, которую он обронил, заставила меня в смущении опустить глаза.

— Лид, почему всё так? Почему мы не можем стать прежними?

Я сжала край платья, прогоняя хорошо знакомое ощущение разбитой надежды, и тихо ответила:

— Потому что мы выросли. Потому что прошлого не вернуть. Сейчас мы должны сами отвечать за свои поступки.

Серёжка потянулся к карману ветровки, видимо, за сигаретами, а потом разочаровано выдохнул, покосившись на детишек.

— Жаль, да, — криво усмехнулся, — что прошлого не вернуть?

— Жаль. Я бы многое изменила.

И вот, его глаза снова на мне. Снова изучающие. Испытующие. Как тогда, на кухне. И снова мне некуда деться от застывшего в них то ли осуждения, то ли мольбы. 

— И я, — вздохнул он, бросив взгляд мимо меня, куда-то вдаль. — Я бы тоже изменил многое.

* * *

Я снова хохотала, не в силах остановиться.

— Серёж, ты чем думал, выбирая обои с рисунком? Разве не знаешь, что потом стыки нужно подбирать?

Однокомнатная квартира Тарановского находилась недалеко от центра, в пятнадцатиэтажной новостройке на десятом этаже. На стенах «красовались» красивые бежевые обои с разбросанным узором.

Осторожно вышла на балкон и с замиранием сердца посмотрела вниз. Страшно. И вообще, зря я сюда приперлась. Было бы проще, будь Тарановский в отношениях, а так… от его, на данный момент, тяжелого взгляда, чувствовала себя сковано. Понятно, никто ко мне не собирался цепляться, просто между нами было слишком много недосказанности, и сейчас эта недосказанность напряжением звенела в воздухе, не позволяя окончательно расслабиться.

— Это не я. Это Наташка, будь она не ладна. Отомстила по-своему.

Серёжка вышел ко мне и вынул из пачки сигарету, задумчиво постукивая об ладонь чтобы уплотнить табак. Я много раз видела, как тоже самое проделывал Егор. От воспоминания о нем запершило в горле.

— Может, и в правду помириться, — натянуто улыбнулся, повернувшись спиной к улице. — Пускай переделывает.  

— Помирись, помирись. Она обязательно простит когда увидит, что ты тут учудил. Как тебе хреново без неё. — Напряглась под его взглядом и заметила, что он так и не закурил, а продолжал мять сигарету между пальцев. — Неужели всё так безнадежно? Она ведь любит тебя. Хочешь, я позвоню ей и всё объясню? 

Он всё же закурил. Только выдохнул дым в сторону, отойдя от меня подальше. Я сначала не поняла, в чем прикол, а потом улыбнулась. Пускай он уже не тот несносный мальчишка, но его забота обо мне до сих пор согревала сердце.

— Разберемся, — ответил уклончиво, сощурившись. — Ты мне лучше скажи, что делать собираешься? Я так понимаю, Егор никогда не узнает о ребёнке?

Ну вот. А я думала, удастся спрыгнуть с этой темы, ведь так хорошо общались.

— По крайней мере, я не собираюсь ему говорить. Сейчас. И в будущем тоже не планирую.

Серёжка молчал и впервые заинтересовано рассматривал меня. Открыто. Без намека на осуждение. Знаю, его коробил сам факт моих отношений с Егором, а тут ещё и новость о беременности, о которой я собиралась упорно умалчивать, вызывала диссонанс. Стоило объясниться на сей счёт.

— Я уеду. Скоро. К тетке, в Москву. Уже договорилась, меня там ждут. У двоюродной сестры в ноябре свадьба. Просят помочь. Так что, поеду, соберусь с мыслями, а дальше… будет видно.  

Пока говорила, чувствовала, как становится чуток легче. Может потому, что Тарановский не Илонка, у которой только одно на уме: использование мужчин и развод их на деньги. Не осуждала её. Ни в коем случае. Но будь она на его месте – вряд ли бы стояла с невозмутимым лицом. Да она бы стала вопить, какая я дурочка, не умеющая воспользоваться положением.    

Окурок полетел вниз, ненадолго сверкнув в воздухе красной точкой. Серёжка положил руки на мои плечи и легонько их сжал. Практически невесомо.

— Почему хочешь убежать, если до сих пор любишь?

— Потому что предала... — произнесла на одном дыхании. — Серёж, я… не могу рассказать. Мне больно от одной только мысли об этом. Не проси…

Он отвел взгляд в сторону, прикусив губу. Потом посмотрел на меня и, обхватив одной рукой за плечи, повел за собой на кухню. Усадил на мягкий угловой диван и засуетился возле электроплиты.

Удивило его абсолютное спокойствие. Он достал из неразобранной коробки две кружки, опустил в каждую по пакетику «Lipton» и сел напротив, сложив на столе руки.

— Он знает об этом?

— Да.

— Ммм. Ясно. А теперь он нагибает тебя, да? И не отпускает ни на шаг?   

— Я просто слишком много знаю. — И частично говорю правду. Мне пофиг, кто и какие слухи распускает обо мне. Дойдут ли они когда-нибудь до Тарановского. Вряд ли. Но рассказать об уговоре не могла. Это личное, только между нами и… он бы точно не понял. Не смог бы понять, не зная всех подробностей.

Серёжка снова ушел в себя, помешивая ложкой горячую жидкость. Интересно, о чем его мысли? Если честно, не так представляла наш разговор. Видимо, не только я изменилась.

— Ты ничего не скажешь? —