Теперь о пожарах не метафорических, а реальных. То был, как теперь видится, перст Божий, яснее ясного указавший ход дел.

Начались пожары в Петербурге и в разных городах империи вроде бы и не в одно время, но в наэлектризованной ожиданиями и страхами атмосфере превратились в верное доказательство наступающей «революции».

Александр Николаевич лично руководил тушением пожаров. Была у него слабость к пожарному делу, отчего и сам часто ездил на большие и сильные пожарища, устраивал смотры столичных пожарных для своих коронованных гостей. При множестве деревянных домов с наступлением сухой погоды загорания были обычным делом, но тут оборот оказался нешуточным.

Пожары в столице начались в ночь с 15 на 16 мая и продолжались более двух недель, охватив Большую Охту и центральные районы. «Вести из Петербурга исполняют душу каким-то ужасом ожидания и боли; что это за огненная чаша страданий идет мимо нас? Огонь ли это безумного разрушения, кара ли, очищающая пламенем?» – задавался вопросом Герцен в «Колоколе».

В газетах эта новость выносилась уже на первую полосу. «Московские ведомости» сообщали 30 мая о пожаре, случившемся за неделю до того: в 2 часа утра начался пожар на Малой Охте, в Солдатской слободке, которая и сгорела вся до основания (40 домов). Около половины четвертого пополудни загорелось в Гороховой между Семеновским мостом и Садовой. Сгорело много лошадей в конюшнях.

28 мая государь приехал на пожар в десятом часу утра, братья Константин и Михаил позднее. Пожарные выбивались из сил. Им помогали добровольцы из офицеров, студентов, чиновников, которые поодиночке и образуя вольные команды вытаскивали людей, их жалкий скарб, рубили перекрытия, чтобы затруднить распространение огня.

Горели жилые дома, лавки, магазины, амбары, трактиры, постоялые дворы, министерства, Пажеский корпус, Апраксин двор.

И в то же самое время, с горечью отмечал в дневнике Валуев, кавалеры с дамами весело ехали гулять на Елагинскую стрелку, в Летнем саду было обычное в Духов день гулянье. «А между тем, черная туча дыма расстилалась над городом…»

Обер-полицмейстер Анненков, сменивший Паткуля, издал распоряжение, в котором писал: «Пожары, волновавшие в течение последних дней весь город, выходят из разряда обыкновенных несчастных случаев, и по гибельным своим последствиям, требуют самых деятельных и энергических мер к отвращению подобного зла на будущее время». Анненков призвал домовладельцев усилить надзор за домами и обратил внимание на сохранение запрета курить на улицах, хотя многие продолжали курить сигары и папиросы. В городе посмеивались над полицейскими распоряжениями, ибо никто не верил, что причиной пожара может стать спичка или сигара.

По примеру императора и императрицы все Романовы пожертвовали в пользу погорельцев значительные суммы. Царская чета посетила несчастных на местах их размещения в палатках на Семеновском плацу и в армейских казармах. Оживившаяся общественность принимала участие в актах милосердия.

Высочайше утвержденной следственной комиссии не удалось выявить поджигателей, действовавших по единому плану. Но когда очень хочется найти врагов, сделать это нетрудно. Комиссия увидела опасность в широком распространении воскресных школ, открытых на общественных началах и вне государственного контроля в Петербурге и других городах.

Садовник ботанического сада Гогель и купец Глинц сообщили полиции, что между работниками, посещающими воскресные школы на Выборгской и Петербургской сторонах, распространяются социалистические, антирелигиозные и революционные учения. Генерал-губернатор распорядился арестовать двух работников, открыто говоривших в артели, что надо сжечь весь Петербург. Народу хватали немало. В бумагах арестованной гувернантки Павловой найдена была характерная заметка: «28 мая. Пожар. В пожарах есть что-то поэтическое и утешительное. Они уравнивают состояния».

Вредное влияние воскресных школ не особенно и требовалось доказывать. Школы были закрыты. Заодно закрыли в Петербурге Шахматный клуб и народные читальни. В распоряжении генерал-губернатора князя Суворова, опубликованном 6 июня в «Санкт-Петербургских ведомостях», говорилось о закрытии Шахматного клуба, «в котором происходят и из которого распространяются неосновательные суждения», и далее: «Вследствие замеченного вредного направления некоторых из учрежденных в последнее время народных читален, которые дают средство не столько для чтения, сколько для распространения между посещающими оные лицами сочинений, имеющих целью произвести беспорядки и волнения в народе, – закрыть впредь до дальнейшего распоряжения все ныне существующие народные читальни».

Публичные лекции дозволялось теперь произносить только по взаимному соглашению управляющего министерством народного просвещения, министра внутренних дел, главного начальника III Отделения и генерал-губернатора Петербурга. Власть боролась вслепую, не зная, кого и как карать, но уверенная, что карать надо.

Передовое общество было столь же ослеплено. В редакционной статье, напечатанной 8 июня в «Санкт-Петербургских ведомостях», говорилось: «Слава Богу, пожары, кажется, прекращаются! Вместе с ними прекращается и то тревожное состояние умов, которое заметно было в последнее время… Но кто же эти злодеи? Какая цель такого страшного братоубийства? Грабеж, воровство, отвечают одни. Совершенно иные намерения видят во всем этом другие: они видят связь между пожарами и теми листками, прокламациями и воззваниями, которые с некоторого времени стали распространяться в Санкт-Петербурге. Они думают, что для успеха своих намерений бессмысленные агитаторы хотят создать пролетариат, которого у нас нет, и который легче всего идет на обещания и посулы… Но мы отвергаем такое объяснение. Если есть поджигатели – это разбойники, воры, но не демагоги. События возбудили сочувствие к Государю на пожаре и ненависть к виновникам страшных бедствий…