Ещё крепче и злее она сжала бандита за руку и повела его вглубь своей квартиры, не давая по пути налететь на мебель и что-нибудь ей случайно разбить.

Ксюша усадила бандита за стол – так, чтобы руки в наручниках у него свисали за спинкой стула. Мешок она не стала снимать, но положила на стол свой фонарик, направленный лучом на бандита. Пленник сипел и пыхтел, и ворочал головой под мешком, но не дёргался. Ксюша тихо, на цыпочках, покралась в спальню. Она взяла заготовленный на кровати ошейник и подхватила цепь, чтобы та случайно не зазвенела; обратно, через библиотеку, она вернулась в столовую. Ксюша развязала мешок на бандите, но не стала стягивать его полностью, а только закатала край над подбородком бандита и торопливо нацепила ошейник ему на горло и защёлкнула на замок. По спинке стула заклацали звенья отпущенной цепи.

Ксюше казалось, что вот сейчас бандит дёрнется, вскочит, натянет ошейник, как дикий зверь, и бросится на неё, но бандит только сидел, головой едва помотал, словно бы примерялся к обновке. У Ксюши отлегло на душе, она даже выдохнула, словно они с бандитом договорились. Но не уж-то ему совсем всё равно? Это же цепь и ошейник! Да она сколько раз себе представляла, как загонщик будет беситься и рассвирепеет!

Ксюша разом сдёрнула с бандита мешок. Кляп, о котором она почти позабыла, Ксюша с раздражением выдернула. Бандит скорчил лицо и отвернулся от света фонарика. Ксюша обошла стол и уселась за другим его концом, спиной к прихожей, а бандит сидел спиной к библиотеке.

– Ну, как зовут-то тебя? – начала она, заранее заготовленными словами. Здесь, внутри дома, с бандитом ей надо было найти общий язык. Если кто-нибудь из этих мразей вообще умет по-человечески разговаривать.

– Чалая.

– Это имя такое? – задумалась Ксюша, но отрицательно повела головой. – Нет, это не имя! Ты у меня в доме, и я с тобой сделаю, что захочу. Немедля отвечай мне, как твоё настоящее имя! Говори, быстро!

– Солоха.

– Говори настоящее имя, как тебя мать назвала! Не то... – Ксюша нащупала под столом заряженный дробовик.

Бандит стиснул губы, пыхтел и буравил её исподлобья глазами. Наполовину его жёлтого лица растеклось красное пятно от старого ожога, в пятне жемчужно блестел слепой глаз. Второй, уцелевший, смотрел зло и презрительно.

– А ты, Динка, ведро с башки сдёрни, тогда и побалакаем.

Ксюша завела пальцы под обруч, щёлкнула застёжками шлема и стянула его с головы. Она поставила его рядом на стол. Бандит впился в неё единственным здоровым глазом, хотя навряд ли мог хорошо видеть её за светом фонарика.

– Нели меня зовут, – буркнул бандит, словно запустил камнем в крысу.

– Погоди-ка… – сбилась Ксюша. – Ты что, женщина?

Бандит, а вернее бандитка, молча сипела. Как, женщина?! Нет, стойте, да разе бывают в загонщиках женщины! Как он… то есть она… то есть, может быть это не бандит вовсе!

Ксюша порывалась спросить, бандитка её пленница или нет, но мигом решила, что спрашивать глупо. Изъясняется-то она по-бандитски, и повадки у неё тоже бандитские. Ксюша никак не могла ошибиться!

– Будем знакомы. Ксения, – взяла она себя в руки.

– Не назвездели значит Скиперские браткам, что тебя Ксюхой кличут, – растянулась в неприятной ухмылке Нели. – За чё ещё бум прояснять, Ксюха?

Она нагловато откинулась на спинку стула.

– Почему вы в городе были только вдвоём? Загонщики обычно меньше чем по трое не ходят.

– Где ты загонов надыбала, Динка? Я, да пацанчик подвалохшный; а ты его как… – Нели шумно харкнула, но не плюнула в доме. – Ни за чё ты закутышка сжарила, он тока-тока на Вышку нарисовался, и к мизге не приписной. А я в загонах отродясь не мандохалась. Коренная я, лычка, по Праву – усекла, Ксюха?

– Ты как человек говорить можешь? – не поняла и половины Ксюша. Три изученных диалекта и рунскрипты Кощея не особо-то помогали ей с бандитским жаргоном. Нели криво ей ухмыльнулась и выматерилась вполголоса.

– Кто такая лычка? – начала с малого Ксюша.

– Цаца подрезанная.

Один ответ – два новых вопроса. Ксюша тяжко вздохнула, как будто плуг и коня железного выдумывала сковать.

– Кто такая Цаца?

– Маруха крышаковая.

Так, крышаков, нахрапов, загонов, мизгу – Ксюша знала. Маруха – это, наверное, любимая жена главаря в банде.

– И почему тебя подрезали?

– Ну, ё-ма-на, не подрезали б, да крышак на срезе посыпался, – подмигнула ей слепым глазом Нели.

– Что такое срез?

– Чё, да чё, хер в очо! Заманала ты меня мурлыжить, Ксюха! – во всю глоть вдруг гаркнула лычка. Ксюша вздрогнула, и только потом поняла, что бандитка проверяла её на смелость. Ксюша нахмурила брови, взяла шлем, нацепила его себе на голову и встала со стула.

– Да ё-ма-на, тормазнись, Дин! Ну чё ты сразу в ведрище полезла! – заёрзала Нели. – Ну срез – когда нахрапы борзеют и крышака рамсят с пристяжными его. Срез – это крышак новый на Каланче, ё-ма-на! Довольная?!

Ксюша снова села на место и сняла шлем. Разговор продолжался.

– Что такое Каланча?

Нели рассказала ей, как устроена Каланча, и о Птахах, и о том, как попадают в мизгу и переходят в загонщики. Разговаривали они долго, всю ночь, и за окнами начинало светлеть. Фонарь больше не пригождался, и Ксюша выключила его. По ходу рассказа, Нели ощупывала глазами квартиру, и чем больше в столовую проникал утренний свет, чем лучше открывались тёмные углы, тем радостнее прояснивалось лицо Нели, как будто она очутилась посреди сказки.

Конечно, из города ведь приволоклась! Бандиты ведь живут едва лучше кутышей, а в доме у Ксюши: чисто выстиранные занавески на окнах, хорошая мебель, кружевные салфетки на остеклённом серванте с хрустальной посудой, пусть не работающий, но телевизор в углу на тумбочке; наконец, бумажные цветы в вазах. Только полки на стене заставлены мусором – это Ксюшина коллекция из Города.

– Хорошо, на первый раз хватит, – закончила Ксюша с расспросами. Остановились на том, почему лычка бродяжила на окраинах. Нели ответила, что это новая крышаковая Цаца на неё озлобилась и выжила её вместе с кутышем,