во внутреннем убранстве Храма. Священников, в нашем понимании, во храме не было вообще. Каждый верующий или ищущий веры мог войти во Храм и возвать к Ночи. Она не нуждалась в посредниках-переводчиках. И когда воспитанная в Ночи королева Мария закрывала монастыри и удаляла из церквей священников, это не было преследованием нашей веры, как до сих пор думают многие. Она искренне полагала, что Свету, как и Ночи не требуется сословие профессиональных посредников, тем более что многие из них были изрядно учены в различных науках и могли найти себе иное, по мнению королевы, более достойное применение.

На первый взгляд внутреннее убранство Храма Ночи не слишком отличалось от наших соборов. Но только на самый первый поверхностный взгляд. Разница, причем принципиальная, ощущалась по мере погружения в глубины Храма. Все строгое великолепие убранства, которое в наших церквах было лишь человеческим искусством, стремящимся приобщиться к славе Божьей, здесь жило собственной жизнью. И невольно возникало чувство, что Храм – это живое существо.

Герцогиня стояла спиной ко мне в глубине Храма у самого алтаря. Согласно канону Ночи нарушить такое уединение было бы грешно, и я застыл в нерешительности, не зная, что предпринять.

– Подойдите ко мне, сэр Питер, – не оборачиваясь, произнесла леди Джейн.

Я медленно, стараясь не шуметь, пошел ей навстречу. И высокие скульптуры у стены насмешливо смотрели на меня сверху вниз. Герцогиня отступила на несколько шагов от алтаря и, слегка наклонив голову, молча ждала меня. Я же шел ей навстречу, гадая, как мне заговорить с ней. Пожелать доброго утра здесь во Храме Ночи – немыслимое по здешним понятиям кощунство. Оставалось традиционное ночное приветствие «Да сбудется Тьма!», но язык мой отказывался произносить его.

– Ваша светлость слышит каждый шорох, – не придумав ничего лучшего, пошутил я.

– О, нет, – живо возразила герцогиня. – Обычное ночное зрение.

Об этом я тоже слышал от Кларенса. Он утверждал, что все коренные жители Найта могут видеть не то спиной, не то затылком; не столь ясно, как глазами, но вполне отчетливо, чтобы понять, что происходит позади них.

– Но самое любопытное их свойство заключается в ином, – тут же добавил мой принц. – Они очень чувствительны ко лжи.

– К чему? – решив, что ослышался, переспросил я.

– Их весьма трудно обмануть, – хладнокровно пояснил Кларенс.

Он замолчал и, полуотвернувшись, вновь принялся разглядывать огонь в камине (или те самые мешочки над ним?) с видом столь безучастным, словно и не сказал только, что ничего особенного.

– Ну почему, – возопил я, пялясь в его невозмутимую спину, – почему Он не выбрал в свои посланники тебя, столько знающего о Ночи?

– Неисповедимы пути Его, и замыслы сокрыты от смертных, – самым обыденным тоном произнес Кларенс, но сама обыденность эта прозвучала, словно насмешка.

– Ах, оставь всю эту теологию отцу Бенедикту, – взорвался я. – И ответь что-нибудь по-человечески.

– Да? – мягко переспросил мой принц, словно сказать, желая: а сам-то ты кто? И действительно, что на зеркало пенять…

– Я думаю, – уже серьезно заговорил Кларенс, – надежда Его на твою искреннюю веру, которая сейчас важнее знания. Я же, знания обретя, веру утратил.

– Ты утратил веру?!! – мне казалось, что все проклятия древней книги пророчеств сбылись надо мной и я лишился разума. – Ты, который, презрев законы человеческие, сражался за веру против законной государыни, а, потерпев поражение, не стал заботиться о спасении жизни своей, решив, что так угодно Всевидящему? Ты, имеющий по законам мирским едва ли меньше прав на трон, чем твои кузины, но заботящийся лишь о торжестве Света? Ты лично сражавшийся впереди войск своих с силами Ночи?

– В том-то и дело, – досадливо возразил Кларенс, – что ты судишь о Ночи по своим ученым трактатам, а я заглянул ей в лицо. Мне пришлось убивать людей, которые были талантливей меня и хотели лишь одного: жить по вере своей. Они-то, в отличие от нас действительно и буквально исполняют заветы своего божества, каждое мгновение чувствуя за спиной пристальный взгляд его. Может и нет особой особой доблести быть праведным под угрозой кнута, но разве не того же требуют от нас Писание и отцы церкви нашей? Не добровольного выбора, душою вскормленного, но исключительно покорнно-бездумного исполнения заветов. И что плохого в том, что принял Найт наших беженцев? Заметь, кстати, приняли их без условий, не требуя отказа от веры отцов, что не преминула бы сделать наша благонравная королева Елизавета.

– Ты больше не любишь Елизавету? – невпопад спросил я.

– Не люблю? – удивленно переспросил мой принц. – Просто я теперь понимаю ее. Знаешь, зачем она назначила меня командующим?

«Да, знаю», – хотел крикнуть я, чтобы остановить поток его слов, но требовательное лицо Кларенса как бы заворожило меня, и я промолчал.

– У государыни нашей есть сын, незаконный, конечно, но если других наследников не будет, то сгодится и он… Все думают, что королева заплатила за мое освобождение огромный выкуп Найту, но леди Джейн безо всяких условий освободила меня после того, как умерли Нокс и другие.

– После того, как она казнила Нокса и других, – строго поправил я.

– Нет!! – в этом крике было столько искренности, что я почти поверил ему. – Это был их добровольный выбор. Они закрыли глаза, чтобы сохранить свою веру в изначальной чистоте ее. Я же предпочел – узнать.

…Я, кажется, непроизвольно шагнул вперед и вдруг увидел прямо пред собой лицо герцогини.

– Это произошло здесь, – указательный палец ее правой руки, казалось, готов пронзить пол Храма.

– Здесь? – глупо повторил я.

– На этом месте сэр Джон Нокс принял свою смерть, – буднично уточнила леди Джейн.

Ее проницательный взгляд скользнул по моему лицу:

– Вы ведь о нем подумали сейчас, не правда ли?

– Вы правы, ваша светлость, – предпочел согласиться я.

Цветной луч, пробившийся сквозь пестроту витражей, упал на лицо леди Джейн, и я невольно отшатнулся, прочтя на нем искреннюю скорбь.

– Я тогда впервые увидела, как могут умирать ваши люди ради спасения веры в себе.

– Разве прежде было иначе? – не понял я. – Вся история наша сотворена мучениками веры…

Я запнулся, внезапно осознав, что говорю как провинциальный и к тому же не слишком одаренный проповедник.

– Вся история ваша наполнена стремлением уничтожить нас во славу вашей веры, – угрюмо поправила меня герцогиня. – Но я имела в виду иное…

Она пристально взглянула на меня, словно оценивая, в состоянии ли я понять ее.

– Воины умирали в сражении, – медленно проговорила леди Джейн, – искренне веруя, что защищают само существование вашей веры. А сэр Нокс принял смерть, дабы не разлучиться с собственной верой в душе своей.

– Вера или смерть – очень