части количества жён маньчжуры придерживались китайских взглядов – допускали многожёнство при условии, что оно обусловлено необходимостью, а не чрезмерным сластолюбием. Если жена больна и не может исполнять свои обязанности, или если она бесплодна, или если рожает только девочек, то муж вправе взять еще одну жену или даже нескольких, при условии, что он сможет всех их содержать достойным образом – в браке женщина не могла жить хуже, чем в отчем доме. Таким образом, многожёнство в основном было распространено среди зажиточных слоев населения, а бедняки обходились одной женой, а то и вовсе не могли жениться (вспомним, что Нурхаци помогал неимущим создать семью). У правителей была еще одна причина для многоженства – заключение брака с другими правящими домами. Такие браки китайские летописцы называли хэцинь («договор мира и родства») или хэфань («договор мира с варварами»). Китайские императоры предпочитали выдавать своих дочерей, племянниц или внучек за правителей соседних народов, а сами брали чужеземных принцесс в жены гораздо реже. Причина такого «неравенства» заключалась в том, что, выдавая кого-то из младших родственниц за соседа-правителя, император становился для него старшим родственником, которого следует почитать наравне с отцом, надо подчиняться и ни в коем случае нельзя причинять зла. При браке типа «во дворец», когда император женился на чьей-то младшей родственнице, он сам попадал в условно подчиненное положение. Разумеется, Сын Неба в иерархии при любых условиях стоял выше всех людей, но тем не менее, как говорят китайцы, «горечь редьки слегка портила вкус еды». Маньчжурские же правители относились к бракам типа «во дворец» более спокойно, поскольку придавали меньше значения иерархическим условностям (но все же придавали) и, в первую очередь, рассматривали брак как эффективный дипломатический инструмент. Подсчитано, что за время правления династии Цин было заключено более шестисот «дипломатических», или «альянсных», браков, сто шестьдесят три из которых были браками «во дворец». Иначе говоря, браки «во дворец» составляли четверть от всех цинских «альянсных» браков, в то время как за период правления династий Хань, Сун и Тан (то есть с конца III века до н. э. по начало Х века) китайские императоры и принцы в общей сложности заключили немногим более шестидесяти браков по типу «во дворец» – сравнение более чем наглядное, не так ли?

Бо́льшая часть цинских невест выдавалась за представителей высшей монгольской знати, причем женщины, покинувшие императорский дом Цин, продолжали оставаться членами рода Айсингьоро и сохраняли все свои привилегии, вплоть до того, что продолжали получать от Дворцового управления денежное содержание. Также к членам рода Айсингьоро причислялись и дети, рожденные женами-цинками. Подобный подход помогал дому Цин упрочивать свое влияние среди монгольской элиты.

Но довольно о браках, ведь эта глава посвящена Хунтайцзи.

Итак, в феврале 1627 года Хунтайцзи был избран богдо-ханом. Кстати говоря, подлинное имя преемника Нурхаци покрыто мраком. «Хунтайцзи» – это титул, который использовался в маньчжурских и китайских источниках, а «Абахай» («Абакай») – это тоже титул, дававшийся у монголов младшим сыновьям ханов. Впрочем, есть и другая версия происхождения имени Абахай. Преемник Нурхаци избрал себе девиз правления Тяньцун – «Покорный Воле Неба», а на маньчжурском языке девиз звучал как Абкай суре. Но нельзя же обозначать великого хана-императора литерами «Х» или «N», как порой делается с менее значительными историческими персонажами, так что станем называть его традиционным именем-титулом Хунтайцзи. Впрочем, некоторые современные историки склонны считать Хунтайцзи личным именем, но их мнение основывается на умозаключениях, а не на фактах.

Нурхаци, сколько бы ни был он занят завоеваниями, уделял время государственному строительству, поскольку завоеванное нужно сразу же скреплять. Такую же политику проводил и Хунтайцзи, благо испытанная временем китайская модель была у него перед глазами. Минские чиновники, переходившие на службу к маньчжурам, всячески привечались – они получали должности выше тех, что занимали прежде, и хорошее денежное содержание. Известное китайское выражение «верность – это серебро, преданность – это золото» можно понимать не только в прямом смысле, но и в том, что верность и преданность покупаются. Хунтайцзи платил за службу щедро, и в казне его всегда водились деньги, а империя Мин в то время уже не могла сводить концы с концами, и задержки жалования чиновникам и солдатам стали обычным делом. Минский двор при этом продолжал жить в непомерной роскоши, что сильно раздражало подданных. Одно дело, когда император и его сановники демонстрируют бедствующим подданым солидарную готовность идти на определенные жертвы, и совсем другое, когда народ бедствует, а императорский двор продолжает шиковать. Придет время, и цинские правители тоже станут буквально купаться в роскоши, но на первых порах они вели довольно скромный образ жизни, позволяя себе чрезмерные траты только там, где без этого никак нельзя было обойтись. Например, при строительстве дворцового комплекса в Мукдене, ведь дворец правителя является одним из основных символов его могущества.

Наряду с чиновниками привечались и офицеры-перебежчики, которых Нурхаци и Хунтайцзи ценили очень высоко, вплоть до того, что за китайских генералов отдавались девушки из рода Айсингьоро. Простым солдатам, перешедшим на службу к маньчжурам, тоже находилось дело – Хунтайцзи начал создавать китайские полки-знамена, которые очень хорошо зарекомендовали себя во время завоевания Китая. Со временем число китайских знамен выросло до положенных восьми. Китайцам было не привыкать воевать против китайцев, поскольку междоусобицы были в империи привычным делом. К тому же принцип «меж четырех морей все люди братья»[44] был близок только образованным людям, а простой народ делил своих и чужих по областям: например, для уроженца Шаньси сычуанец был чужаком, и наоборот. Помимо восьми китайских знамен, при Хунтайцзи было создано и восемь монгольских. Имелись и смешанные подразделения, в которых представители разных наций служили вместе. Лояльность представителей других народов обеспечивалась не только хорошим отношением к ним, но и тем, что Хунтайцзи позиционировал себя не как завоевателя-покорителя, а как доброго правителя, желающего облагодетельствовать все народы, до которых может дотянуться его рука. Так, например, в 1633 году он сказал монгольским вождям: «Я, император, намерен изменять народ, распространяя свою благую силу дэ[45], я хочу собрать народ и предоставить ему возможность жить в покое и радости». В 1632 году в целях сближения маньчжуров и китайцев Хунтайцзи организовал массовое бракосочетание тысячи китайских чиновников и офицеров с маньчжурскими женщинами.

Тяжелая маньчжурская конница была главной ударной силой, которая решала исход сражения. Монгольская конница была как тяжелой, так и легкой, которая могла быстро маневрировать, осыпая противника градом стрел. К концу правления Хунтайцзи под его командованием состояло около двухсот тысяч конных воинов и примерно триста тысяч пеших, в основном – китайцев. Помимо этого, при необходимости маньчжурские правители