Шрифт:
Закладка:
— А если ребенку будет угрожать опасность во время дачи показаний, ты не подумал? — очень резко, абсолютно в не свойственной ей манере, возразила бабушка.
Но дед не унимался:
— Да какое дело до мальца, лишь бы получилось посадить сволочей, продавших страну.
Тут уже вмешался отец:
— Никто никуда заявлять не пойдет, будем считать, что ему все послышалось и привиделось.
Все замолчали, обдумывая отцовы слова, и через какое-то время мама сказала:
— А чтобы наверняка не рисковать, я сегодня же поговорю в заводском профсоюзе о путевке и отправлю ребенка в пионерский лагерь до конца лета. Я надеюсь, ты больше никому эту историю рассказывать не будешь?
Все повернулись ко мне, а я, ошалев от такого развития событий, просто не мог прийти в себя и мотал головой от одного к другому в надежде получить хоть какую-нибудь поддержку родных мне людей. Сердце выпрыгивало из груди от несправедливости. Я же хотел как лучше! А получилось ужасно! Все же, собрав в кулак все свои силы, я начал кричать:
— Вы не понимаете, что все взаправду, и это очень нужно нам.
— Если ты сейчас же не успокоишься, то получишь ремня, — сказал отец, очень строго посмотрев на меня.
— Давно пора, — поддакнул дед, — всыпь ему, чтоб неповадно было.
Едва сдерживая слезы, я покорно промямлил, что все понял и буду молчать. «Вот и хорошо», — разрядила обстановку мама и, повернувшись к отцу, начала его торопить на работу. Разговор был окончен, и все покинули комнату, оставив меня наедине со своими эмоциями. В тот момент мне хотелось кричать в голос, но криком горю не поможешь, надо было думать дальше. Первый план провалился, требовался другой. Как говорил один философ, что нас не убивает, делает нас только сильнее. И новый план появился в моей голове почти сразу же, как только я о нем подумал. Надо действовать самому. Потом еще спасибо скажут. Будь я на их месте, может, тоже не поверил бы двенадцатилетнему мальчишке. Но возникла проблема: слова мамы о поездке в лагерь могли оказаться вполне реальными, а это точно не входило в мои новые планы на пути к богатству. Требовалось срочно разрядить напряжение. Но, направившись в прихожую, я увидел, что мама уже выходит из дома, и крикнул ей вслед:
— Подожди, провожу!
Быстро накинув майку и обув старые кеды, я выбежал за нею. Мама не стала меня ждать и уже шла по улице, обогнав меня на три дома. Припустив, я быстро ее догнал и, как раньше часто делал, взял ее за руку. И мы пошли вместе. Первые метров пятьдесят оба молчали. Волнение от моего неожиданного «откровения» еще читалось на ее лице, а я обдумывал, что и как лучше сказать про лагерь. Хотя что тут думать, надо начинать ныть, ведь я же еще ребенок… Как можно более жалостливым голосом стал умолять маму не отправлять меня в лагерь. За десять минут ходьбы до остановки я успел поведать и про обижавшего меня там в прошлом году мальчика, и про куривших и обязательно выдыхавших в мою сторону дым старших ребят, о неудобных кроватях с жесткой сеткой, от которых болит спина, и не любящих детей воспитателях. В общем, получилась большая мешанина негатива, приправленная плаксивым голосом. Но пока моя трогательная речь возымела только один эффект:
— Ладно, хватит, я подумаю, а теперь бегом домой, помоги бабушке в саду.
— Спасибо, мама, люблю тебя о-о-очень, и купи вечером мороженое! — желая развить свой успех до конца, прокричал я, направляясь в сторону дома. Но домой не пошел. Свернув за угол, я оказался возле входа в общественный парк. Он был достаточно большой и располагался на холме с высокими, почти отвесными склонами. Зимой на них организовывались ледяные горки, и вся местная детвора там каталась, а летом склон покрывался зеленой травой и при прогулке вдоль его подножия напоминал, скорее, альпийский вид с картинок, чем стандартный городской ландшафт. Зная, что в парке много скамеек и никто не помешает мне посидеть и поразмышлять о своих будущих действиях, я направился к самой дальней и своей любимой. Любимой она со временем стала по многим причинам. Во-первых, туда особо никто не доходил, все выбирали скамейки гораздо ближе к выходу, а во-вторых, она стояла под большим деревом, что создавало летом тень и прохладу, да и вид на реку с нее открывался потрясающий. Но любоваться им я не торопился. В голову лезли очень странные мысли о том, что если сейчас мне навстречу выйдет динозавр или в середине поляны окажется круглая тарелка инопланетян, я, наверное, даже не сильно удивлюсь, слишком уж нереальным было произошедшее со мной событие. Дойдя до нужного места, я, к своему сожалению, обнаружил, что скамейка занята: на ней за шахматной доской расположились два парня. По возрасту они были ровесниками меня «старого», несостоявшегося студента, лет 16–17. А вот по внешнему виду ребята являли эталон своего типажа. Наши родители литературно называли их ботаниками, мы же в своих выражениях были к ним гораздо жестче. На перечисление всех обидных кличек, которыми мы их обвешивали, ушел бы, наверное, час, не меньше. Первым желанием, когда увидел «шахматистов» на моей лавке, было обозвать их пообиднее и прогнать, отвесив пару пинков. Но вовремя вспомнив свой нынешний возраст, я понял, что даже такие дохлые и заумные «пацифисты» спокойно сами меня отпинают. Поскольку делать мне все равно было нечего, я решил постоять и понаблюдать со стороны за протекающей на шахматной доске баталией. Игру эту я любил. Она всегда мне напоминала средневековую дуэль двух разодетых в красивые латы полководцев, сидящих на конях. Перед ними — огромное поле, на котором расставлены пехотинцы, гусары на конях, боевые слоны с погонщиками. И одним взмахом их руки эти войска двигались по полю, занимая выгодные позиции, или, сломя голову, летели разить врага. С годами я полюбил эту игру еще сильнее. Она была для меня гораздо больше, чем простое увлечение или хобби. Тактику игры я стал использовать как образец для взаимоотношений в реальном мире. Ведь главное правило шахмат
