снижение. Сквозь редкие облака за иллюминатором открылась панорама большого промышленного города с множеством дымящих труб. Академик Бурасенко убрал в дипломат бумаги и устало откинулся на спинку кресла. Не было смысла снова возвращаться к поиску ответов о причине случившегося. Слишком мало информации, а то, что известно, надо проверять и перепроверять. Очевидно одно, и это подтверждается последними данными: в городе эпидемия особо опасной инфекции. Судя по скорости развития заболевания, количеству и контингенту пострадавших, с высокой вероятностью можно предположить штамм «Б 540». Академик горько усмехнулся. Полевые испытания, о которых мечтали некоторые горячие головы в его ведомстве, происходят наяву. Ни «Б 540», ни другие подобные препараты никогда не предполагалось испытывать на людях в мирное время. Уж он-то это знал лучше других. Биологическое оружие непредсказуемо, над ним легко потерять контроль. Оно прекрасно работает в качестве аргумента сдерживания, но не более. После атомных испытаний в Аламогордо в сорок пятом президент Трумэн заявил: «Наконец-то у меня есть дубина против этих русских парней». И до появления атомного оружия в СССР американцы неоднократно размахивали своей дубиной. Взять хотя бы угрозу сбросить бомбу на Баку в сорок шестом, если Союз не выведет войска из Ирана. В сорок девятом академик Курчатов выбил дубину из рук заокеанских ястребов. Испытания на полигоне в Семипалатинске подействовали на них, как ведро ледяной воды. Правда, для самого Курчатова сумасшедшая гонка не прошла бесследно: скоропостижная смерть в пятьдесят семь лет. В последнее десятилетие ядерный перевес американцев стал угрожающим и они вновь пытаются разговаривать с позиций силы. Партия поставила задачу найти адекватный ответ. И он нашёл. А теперь эта катастрофа. Судьба возможно лучшего научного проекта в области клеточной биологии под угрозой.

В другом отсеке лайнера заканчивалось совещание, которое проводил генерал Цвигун. Присутствовали заместитель министра здравоохранения Трофимов, главный государственный санитарный врач Акулов, главный ветеринарный врач Трошин. Без лишних подробностей, дозируя информацию, Цвигун рассказал о происшедшем, назвал предполагаемое на текущий момент количество пострадавших, подчеркнув, что цифра требует уточнения. В салоне повисла напряженная тишина.

– Вопросы, товарищи?

Трофимов приподнялся с кресла, но что-то во взгляде генерала заставило его сесть на место.

– Вопросов нет. – Цвигун закрыл папку с грифом «особо секретно». – Формулирую задачи, товарищи.

Он посмотрел на заместителя министра:

– Николай Иванович, вы обеспечиваете организацию лечения пострадавших и неразглашение медицинским персоналом симптомов и течения заболевания. Каждое лечебное учреждение должно знать только свой участок работы. Информация об общем числе заболевших относится к категории государственной тайны.

– Сделаю всё возможное, Семён Кузьмич.

– Сделайте всё, что нужно, товарищ Трофимов.

Цвигун повернулся к санитарному врачу:

– Сергей Александрович, ваша задача: остановить эпидемию. Обеспечьте все необходимые при особо опасных инфекциях меры. Пресекайте любые попытки противодействия. Никакой паники, ну и, конечно, секретность!

– Сделаем, Семён Кузьмич, – кивнул Акулов.

– Иван Денисович, – взгляд Цвигуна остановился на Трошине, – у вас особо ответственная миссия. Необходимо авторитетно обосновать источник инфекции: больной скот и заражённое мясо в одном из совхозов области. Задача понятна?

– Так точно, товарищ генерал, – по-военному чётко ответил главный ветеринарный врач.

Цвигун удовлетворённо кивнул.

– Всё, товарищи, все свободны, готовьтесь к посадке. И помните, у нас очень мало времени. Ситуация должна быть взята под контроль в течение ближайших часов. Это требование лично Юрия Владимировича!

Глава 6. Садовый рай

02 апреля 1979 года, третий час дня, коллективный сад «Радость».

В комнате общежития Сергеев всегда держал укладку первой помощи. На всякий случай. Сегодня как раз был такой случай. Кроме таблеток и ампул в укладке лежали дефицитные одноразовые шприцы. Выпрошенные у старшего ординатора Петренко. Бригады скорой этаким заморским чудом избалованы не были. Пользовались по старинке стеклянными, многоразовыми.

Вскрыв упаковку с иностранными надписями, Андрей насадил прилагающуюся иглу (надо же, точно подошла), набрал содержимое из флакончика без этикетки и воткнул себе в бедро. Место инъекции обработал специально хранящейся для этих целей водкой. Три шестьдесят две за бутылку. Осталось ещё два флакончика – для водителя и фельдшера.

Анюта жила в общежитии медиков на другом конце города, мест в элитной общаге рядом со скорой на всех не хватало. После смены, скорее всего, поехала к себе отсыпаться. Но могла и к какой-нибудь подружке по пути забежать. Девушка была общительная и имела массу подружек.

Водитель же ни с кем дружбы не водил. Наверняка уехал к себе в сад. Сезон вот-вот начнётся, в саду после зимы дел невпроворот.

«Значит, сначала к Фёдору Ивановичу, – решил Андрей. – Четыре остановки на электричке, потом пешком – слишком долго. Надо брать машину. Ночью подморозило, дорогу пока не развезло, „Жигулёнок“ пройдет». В межсезонье добраться до сада можно было только на тракторе. И, конечно, на своих двоих, три километра от станции.

Жёлтая папина «тройка» скучала во дворе скорой в ожидании, когда Андрей повезёт Оксану в институт. Сегодня поездка не состоялась, как и завтрак в партшколе. Оксана, наверное, обиделась. Скорее всего, Чураков её перехватил. Не зря вчера на смену в модных югославских сапогах и польской дублёнке вышел. Это при плюс десяти днём. Ничего, Оксана девушка умная, поймёт и простит. А вот инфекция никого прощать не будет.

До коллективного сада «Радость» было двадцать пять километров по асфальту и два с половиной по грунтовке. На последние километры времени и нервов уходило больше, чем на всё остальное путешествие. Фёдор Иванович часто приглашал бригаду к себе на «дачу», и дорогу Андрей хорошо знал. Пару раз застревал капитально на грунтовке. Бегали за трактором в ближайший совхоз. Лежащая в бардачке поллитровка упрощала переговоры с трактористом. Но сегодня повезло, только однажды зацепил порогом колею.

Коллективный сад окружал высокий деревянный забор с несколькими рядами колючей проволоки наверху. Однако ни забор, ни «колючка» не спасали от варварских набегов. На вечно пьяного сторожа надежда была слабая. Приходилось садоводам дежурить по очереди, обходить по ночам участки, наперевес с общественным дробовиком, заряженным мелкой дробью. Но это осенью, весной незваные гости редко беспокоили.

Андрей к садовому увлечению Фёдора Ивановича относился скептически. Есть гораздо более интересные занятия, чем проводить дни, упёршись пятой точкой в небосклон. Когда Совмин постановлением «О коллективном и индивидуальном огородничестве и садоводстве» разрешил советским гражданам иметь в личной собственности целых шесть соток и ставить на них домик, энтузиастов нового движения оказалось немерено. Участков на всех желающих не хватало. За заветные сотки разворачивались нешуточные сражения. Знакомства с членами правления коллективных садов ценились наравне со знакомствами с товароведами обувных магазинов и завотделами в гастрономах. При том, что сады не предназначались для отдыха граждан. Это вам не почитаемые русской интеллигенцией дачи. Безответственное лежание на травке или в гамаке осуждалось, вплоть до исключения из кооператива. Личные хозяйства были предназначены для преодоления продуктового дефицита. В садах полагалось усиленно трудиться. Как обычно, всё регламентировалось и ограничивалось. Вплоть до количества и сорта кустов смородины. Капитальное строительство запрещалось. Домики разрешались одноэтажные, без подвалов, ограниченной площади. Для расширения жилого пространства предприимчивые садоводы устраивали мансарды под четырёхскатными крышами: на самом деле это были полноценные вторые этажи.

В прошлом году Фёдор Иванович тоже построил такую мансарду своими руками, чем несказанно гордился. Отметить завершение строительства пригласил бригаду, они славно посидели и даже шашлыки пожарили. За забором, конечно, чтобы соседей не возбуждать.

Сад был единственной и неизменной любовью одинокого водителя. Он называл его «садовым раем». Любовь была взаимная: осенью участок приносил богатый урожай. В сентябре Фёдор Иванович брал отпуск, жил в домике, охранял урожай от набегов, заготавливал консервы на зиму. Мечтал после выхода на пенсию переселиться в «садовый рай» и приезжать в город только за покупками.

Главные ворота были заперты изнутри. Андрей посигналил,