– Сначала у нас под подозрением были все сотрудники, имеющие доступ. Затем обратили внимание на странное поведение капитана Н. Тот вёл скрытое наблюдение за квартирой Белявского, затем проник в квартиру, где мы его и взяли. При нём был сверхчувствительный диктофон импортного производства. А дома при обыске нашли пробирки.

– А как он в квартиру Белявского залез? И зачем? – поинтересовалась Оксана.

– В квартиру попал очень просто. В городке воровства нет, многие двери не запирают. Или устанавливают простые замки, ширпотреб. Из трёх «чужих» ключей два подходят. А вот зачем, это самое интересное.

– Ну, уже не томи, рассказывай, – поторопил Николай.

– Он жену к Белявскому ревновал. Белявский это знал и намеренно провоцировал. И пробирки с… гадостью капитану подбросил. Рапорт написал, что капитан у него пытался служебную информацию выведать. А в квартиру залез за протоколами исследований, и диктофон хотел установить, потому что Белявский результаты экспериментов дома стенографистке надиктовывал. Короче, пока мы с капитаном разбирались, вы майору встречу назначили.

– А как ты на него вышел? Почему на даче оказался? – спросил Андрей.

– Так опять благодаря тебе, – весело ответил Воронов. – Когда ты Белявского по телефону шантажировать начал.

– Вы у Белявского телефон прослушивали? – прервал лейтенанта Николай.

– Ну, конечно, у всех подозреваемых, это обычная практика. Когда он позвонил, – Воронов показал на Андрея, группа прослушивания голос не идентифицировала, записали как звонок неизвестного. И тема вроде к делу не относилась. Решили, что шантаж, не связанный с интересами следствия. Хорошо, я послушал и тебя узнал. Тем более, что будка, из которой звонили, рядом с общежитием.

– А как ты мог мой голос узнать? – удивился Андрей. – Мы же с тобой до вчерашнего дня не разговаривали.

Воронов слегка смутился, потом с вызовом посмотрел Сергееву в глаза.

– Ты тоже первое время был среди фигурантов дела.

Стул под Николаем жалобно заскрипел.

– Я так и думал. – Неодинокий стукнул себя кулаком по колену. – Андрея вы тоже слушали!

Коля вскочил, обвёл рукой комнату:

– Ну, показывай, где микрофон!

– Успокойся, давно сняли. Стал бы я тут перед вами под микрофон языком трепать!

– Коля, сядь, успокойся, – остудил друга Сергеев.

– Продолжай, Олег. На дачу ты зачем поехал?

– Я руководству о тебе докладывать не стал. Мало ли, мог и ошибиться. Доложил, что у Белявского назначена встреча с неизвестным шантажистом, получил указание проследить.

– Понятно. А что означает его фраза: «Завтра я буду очень далеко»?

– Ночью у него был самолёт в Москву и потом сразу в Восточный Берлин. Исследования проводились совместно с немецкими товарищами. А из Восточного Берлина планировал бежать в Западный, секретами торговать. У него в чемодане, в потайном отделении, тетрадку с результатами работ нашли.

– Ясно. А правильно я угадал про новую вспышку инфекции?

– Правильно. Начальник особого отдела начал Белявского серьёзно подозревать. Вот тот и устроил продолжение.

– И теперь снова в городе эпидемия начнётся? – испуганно спросила Оксана.

– Нет, – ответил Воронов. – Не начнётся.

– Почему?

– Этого я не могу вам сказать. Но эпидемия не начнётся.

– Ну, это не загадка, – сказал Сергеев. – Другой штамм, короткого действия.

– Я уже говорил, что ты умный. – Лейтенант усмехнулся. – Одно мне только объясни, что за ерунду с признанием вы затеяли? Опустили бы письмо в почтовый ящик, а ночью Белявский ящик бы взломал.

– На это я и рассчитывал. Думал, Белявский согласится, чтобы от меня отделаться. Мы по дороге к станции его связать планировали и к вам доставить. Вместе с собственноручным признанием.

Сергеев помолчал, пристально глядя Воронову в глаза.

– Теперь ты объясни. Ты запись разговора начальству предъявил?

– Конечно, иначе как бы мы во всём разобрались?

– Значит, что мы там, было известно?

– Не вы, – весело произнёс лейтенант. – Сначала только ты и Белявский. Потом тот, другой вломился и Белявского застрелил. Хотел тебя застрелить, мне пришлось применить оружие. Пока я с ним разбирался, ты убежал.

– Так известно же, – пожал плечами Андрей, – кто я, где живу. Почему меня всё ещё не арестовали?

– А за что? – широкая улыбка не сходила с лица Воронова. – Ты не шпион, никого не убивал, денег у Белявского не требовал. Вообще ничего противозаконного не делал. Вот здесь распишись и забудь.

Он вытащил из внутреннего кармана сложенный пополам лист. Развернул.

– Обязательство о неразглашении, – прочитал вслух Сергеев.

– Так вот ты зачем здесь? – возмутился Неодинокий. – Я-то думал, ты… а ты… пирожки наши ешь и коньяк пьёшь!

– Ну, положим, коньяк я свой принёс, – спокойно возразил Воронов. – И согласись, это лучше, – он кивнул на Сергеева, – чем таскать его на допросы.

– Коля, это правда лучше, – поддержала Оксана.

– Ладно, проехали, – проворчал Николай, разливая остатки «Бряга» по рюмкам. – Давайте за успешное завершение нашего безнадёжного дела.

Три рюмки и стакан с чаем дружно сдвинулись, издав тихий, мелодичный звон.

16.04.1979 года, понедельник, утро.

Из заявления в партбюро станции скорой медицинской помощи от анонима, подписавшегося Гражданин СССР.

«Повторно довожу до вашего сведения, что исполняющий обязанности заведующего неврологическим отделением Сергеев Андрей Леонидович систематически позорит звание советского врача и комсомольца. 14 апреля сего года Сергеев устроил очередную разнузданную пьянку в незаконно, при наличии отдельной трёхкомнатной квартиры у родителей, занимаемой им комнате в малосемейном общежитии. Кроме обычных собутыльников: врача скорой помощи Николая Неодинокого и несовершеннолетней студентки медицинского института Оксаны Шуровой, на пьянке присутствовала крайне подозрительная личность мужского пола, непонятным образом пробравшаяся мимо вахтёра без соответствующей записи в журнале посетителей…»

Эпилог

Смена выдалась непростой. Всего они выезжали девять раз: четыре тяжёлых инсульта, две автомобильные аварии, один «парашютист» – нетрезвый мужчина полез с балкона на балкон на пятом этаже, два гипертонических криза… «Помощницей» у Сергеева была Оксана, поэтому, вернувшись на подстанцию около двенадцати ночи, спать не пошли. Пили на кухне чай, болтали о всяких пустяках.

Около двух часов за окнами громыхнуло, здание ощутимо сотряслось. Для грозы был не сезон: октябрь. Когда через несколько минут по селектору прозвучало распоряжение старшего дежурного врача: «Всем бригадам срочно подойти к диспетчерской», никто не удивился, молча встали, пошли.

В холле у диспетчерской стоял Соколов Григорий Павлович, серьёзный, взъерошенный, в расстёгнутом халате, с бланком вызова в руке. Дождавшись, пока все соберутся, без лишних слов объявил:

– Взрыв на станции Сортировочной: состав с тротилом и гексогеном. Разрушен посёлок железнодорожников. Количество пострадавших неизвестно. Ещё какая-то химическая гадость разлилась. Всем получить респираторы, дополнительный комплект обезболивающих и перевязочных средств. Работать в перчатках. На месте будет создан штаб спасательной операции, координаты получите по рации. Всё, вперёд.

Оксана побежала в «заправочную» за допкомплектом. Вернулась возбуждённая, глаза светятся.

– Как здорово, что я сегодня смену взяла! Настоящая катастрофа!

Сергеев вздохнул, подхватил тяжёлый железный ящик, направился к машине.

«Совсем девчонка ещё, чему тут радоваться?»

Ничего хорошего от этого десятого вызова он не ждал…