Читать онлайн Именем Республики - Григорий Фёдорович Боровиков

Г. Боровиков

Именем Республики

О СЕБЕ

Родился и рос я в глуши Вятской губернии. Наше Белоглазово, затерявшееся среди полей и лесов в ста сорока километрах от железной дороги, бедствовало, как все вятские деревни, от малоземелья. Поэтому каждый крестьянин имел «рукомесло». Плотничать, класть печи, катать валяную обувь, точить из дерева миски и ложки, плести лапти, гнуть ободья и сани, делать из бересты без швов и без гвоздей бураки для кваса — на это вятские были первые мастера.

С восьми лет начал работать с отцом в поле: боронил, жал хлеб, околачивал лен.

Рано научился читать. Из книг узнал о том, что есть другая жизнь, не похожая на нашу, деревенскую.

Под влиянием прочитанных книг пробовал писать стихи. Мне было 16 лет (я учился в средней школе в городе Яранске), когда одно из моих стихотворений напечатали в уездной газете. Увидев свою фамилию в газете, я так застыдился, что всем знакомым, поздравлявшим меня, говорил, что это не я писал стихи, а кто-то другой, мой однофамилец.

В 1921 году вступил в комсомол, участвовал в борьбе с самогонщиками и спекулянтами, в изъятии церковных ценностей и хлебных излишков у кулаков.

После окончания средней школы уехал в Москву учиться.

Небольшие деньги, которыми меня снабдили родители, кончились так быстро, что жить до вступительных экзаменов было не на что. Пришлось искать заработка. Решил податься за Волгу. В Казани брался за любую работу: пилил дрова, переписывал рукописи, служил в канцелярии.

Тянуло писать стихи. Писал и посылал в газеты. Кое-где печатали, даже во второстепенных московских журналах.

Потом мои стихи перестали мне нравиться, я понял, что поэта из меня не выйдет.

Много лет проработал в газетах Казани, Саратова, Сталинграда. По поручениям газет несколько раз бывал в дельте Волги и на Каспийском море. Мне захотелось рассказать об этом замечательном уголке нашей Родины, и я написал сценарий для киноочерка. В 1941 году Нижневолжская киностудия начала снимать фильм. Но в июне гитлеровская армия напала на Советскую страну. Съемки фильма были прекращены. Я ушел воевать. В боях под Сталинградом был ранен.

В 1945 году написал свою первую книжку — «В Каспийских джунглях».

В последующие годы вышли книги «Крутояр», «Волжские рассказы», «В пути», «Ирина», «Сережино лето», «Родник», «Голубой плес», «Ника», «Зумара» и другие. Некоторые произведения переведены на польский, словацкий, немецкий, а также на языки народов Советского Союза.

Предлагаемая вниманию читателей повесть «Именем Республики» написана по впечатлениям моей юности.

Григорий Боровиков

Великопостная трапеза

Безмен был старый. Много лет провалялся он в ящике с железным хламом. Трофим долго вертел его в руках, потом начал тереть толченым кирпичом. Скоро безмен заблестел, только в нескольких местах, там, где ржавчина глубоко въелась в железо, темнели бесформенные оспины. Трофим сдул с колен красную кирпичную пыль, вымыл руки, вынул из сундука початый каравай хлеба.

К столу собралась вся семья: высокая, с худым усталым лицом Фекла, жена Трофима, дети — пятилетняя Марька, болезненная девочка с синими грустными глазами на бледном личике, и верткий непоседливый подросток Пантушка. Все трое жадно смотрели, как Трофим, прижав к груди каравай, отре́зал первый ломоть и надел его на крючок безмена. Ломоть перетянул конец коромысла. Тогда Трофим аккуратно отрезал от ломтя кусок, снова взвесил.

— Это тебе, мать, — сказал он дрогнувшим голосом.

Таким же образом был отвешен хлеб всем остальным, после чего Трофим убрал остатки каравая в сундук, запер на замок, а ключ привязал к поясу.

— Ну, ешьте! — мягко промолвил он. — Теперь все по норме едят.

Ели толченую картошку с молоком. Молоко было жидкое, синее. Хлеб крошился, корка сама отделялась от мякиша, зерна лебеды хрустели на зубах.

— Ничего, как-нибудь переживем тяжелое время, — продолжал Трофим. — Вчера в комбеде[1] бумагу из уезда читали. В других губерниях еще голоднее, чем у нас. И то народ перемогается.

— Куда же хлебушко-то девался? — причитала Фекла. — Бывали и прежде засухи, а такого голода не случалось. У одного хлеба нет, у другого есть.

— Война подобрала хлеб. Три года мировой войны, потом революция, гражданская война. Сколько нераспаханных полей осталось!

— И не говори! — Фекла вздохнула. — Хорошо еще корова есть, а то бы совсем худо было.

— Без коровы с ребятишками пропадешь.

Дети молча слушали разговор родителей и, понимая всю важность печальных слов, вели себя тихо, степенно.

После завтрака Пантушка пошел в школу. День был серый, теплый. В воздухе пахло набухающими вербовыми почками и тающим снегом. В церкви звонили к заутрене. Маленькие колокола заливались бойко и весело, а большой колокол гудел мощной октавой. Над колокольней стаями носились галки и голуби.

Школа стояла напротив церкви, и колокольный звон врывался в класс, мешал слушать учительницу.

Учительница, немолодая женщина в очках, читала стихотворение:

А у епископа милостью неба

Полны амбары душистого хлеба.

Пантушка представил себе свежий ржаной хлеб с хрустящей коркой и сглотнул слюну.

— Яшка, — шепнул он соседу по парте, — у попа говельщики трапезничать будут. Пойдем?

Беловолосый, безбровый, с малиновыми конопушками на носу Яшка немного подумал, потом молча кивнул головой.

— Сразу после уроков, — продолжал шептать Пантушка.

Учительница приподнялась на своей скамейке.

— Пантелей Бабин! Чего ты там разговариваешь!

Пантушка встал, виновато опустил глаза.

— Ну-ка, расскажи, про что я читала.

— Про попа.

— Про епископа.

— Про епископа, — повторил за учительницей Пантушка. — Был голод... как сейчас у нас... людям нечего было есть. А у этого епископа полны амбары зерна. Он был скупой и не давал народу хлеба. За это бог наказал епископа. На него набросились крысы и сожрали его.

— Садись и больше не разговаривай.

Учительница приехала в село Успенское еще задолго до революции. Одинокая и сердобольная, она научила грамоте уже не одно поколение деревенских ребят. Она знала каждую семью, кто как живет, кто на что способен. Крестьяне к ней относились хорошо, и она старалась всем делать добро. Теперь, в голодный год, ей было трудно так же, как и всем, но она не роптала на свою судьбу и с обычным усердием занималась с детьми. С тех